— Вряд ли они заходят в города. Пойдем, Ром. И лучше помолчи. Не то холодного воздуха нахватаешься и заболеешь.
— Ходят-ходят. Папа рассказывал, что однажды к нему медведь даже на веранду забрался. Мне страшно. Давай вернемся!
— До деревни ближе, чем обратно. И нам лучше поторопиться, чтобы не опоздать на поезд.
— Но…
— Рома! — рычу я. — Пожалуйста. Послушай меня, так надо. Хорошо? Так надо…
Не знаю, для кого я повторяю одно и то же. Может быть, для себя.
Ромка глядит на меня полными слез глазами. В них столько обиды, мамочки! Не знаю, как мы с этим справимся. Я уже вообще ничего не знаю. Только то, что если мы не поторопимся, поезд уедет без нас. И весь мой план пойдет псу под хвост.
Серую хмарь пронизывает свет фар. Торможу Ромку за ручку, вжимаемся в обочину, опасаясь, что при такой видимости водитель может запросто нас не заметить, и тогда аварии не избежать. Бобик медленно приближается. Правильно, сейчас ни один дурак гонять не станет! Даже такой выезд, как мне кажется — риск. Наверное, случилось что-то срочное. Ну, или же мне, непривычной, Армагеддоном кажется то, что для местных им не является и близко.
К удивлению, вместо того, чтобы поехать дальше, машина останавливается.
— Не слишком ли вы дерьмовую погоду выбрали для прогулок? — усмехается… Лена. И меня, возможно, самым противоестественным образом полосует ревность. Теперь-то она не упустит своего шанса. Заставляю себя улыбнуться, хотя оледеневшие мышцы лица не очень-то этому способствуют. Пожимаю плечами. Что тут сказать?
— Запрыгивай. Малой-то совсем околел. Подкину вас… Вы к Савве? Так он хрен знает где, на месторождении.
Застываю на полпути. Откуда она знает? Качаю головой.
— Нас бы до станции.
— Да вы садитесь, холодно же! Потом разберемся.
Холодно, да… Запихиваю чемодан в багажник. Забираюсь в теплый салон, где меня вмиг охватывает сонливость. Ромка тоже носом клюет.
— Ты зря в такую погоду вышла. Знаешь, как легко здесь замерзнуть до смерти? Каждый год по весне кого-нибудь откапываем.
Закусываю губу. Конечно, в глазах Лены я выгляжу глупой сумасбродкой.
— Так надо было.
— А Савва вообще в курсе?
— Нет! — с губ срывается крик. — И… в твоих же интересах ничего ему не говорить.
— В каких таких интересах? — усмехается. Какая же она все-таки красивая. Густая шапка вьющихся волос, яркие глаза…
— Да ладно, Лен. Зачем эти игры? Я же понимаю, что поневоле влезла в ваши отношения.
И такая меня охватывает собачья тоска, что хоть вой!
— Так уж поневоле? — стреляет глазищами, и я сдуваюсь, потому как правда состоит в том, что будь моя воля, никому бы Савву не отдала. Даже ей. И плевать, что у них до меня были отношения. Вот такая я мерзкая баба.
— Какая теперь разница? Мы уезжаем.
— А Савва, выходит, о твоих планах ни сном ни духом?
— Выходит так. Нас к станции подбрось, ладно? — сверяюсь с часами. Времени впритык. Но на машине должны успеть.
— А что за спешка-то? Я слышала, вы жениться собрались.
— Быстро тут у вас распространяются сплетни.
Лена сворачивает на одну из деревенских улиц. Здесь, ближе к цивилизации, я чувствую себя спокойнее. И несчастнее, чем когда-либо. Кошусь на телефон. Шуваков грозился позвонить, чтобы узнать, исполнила ли я свое обещание. Страшно пропустить вызов. Дергаюсь… Касаюсь денег, которые наглым образом умыкнула у Саввы, чтобы было на что вернуться домой. Хочется плакать от того, в кого я превратилась. Я разлучница, я блудница, я обманщица жуткая, а теперь еще и воровка.
Лена тоже глядит на деньги в моих руках. Тушуюсь, краснею, как идиотка. Возвращаю свой нехитрый скарб в сумочку и вздрагиваю, потому что телефон таки звонит. Вытаскиваю трубку трясущимися руками.
— Д-да!
— Привет, Никуш. Чем порадуешь?
Я ненавижу его! Не-на-ви-жу. Слащавый голос, глумливые интонации…
— Я выполняю нашу договоренность. Надеюсь, вы выполните свою.
— Ты в аэропорту?
— Я на полпути к железнодорожной станции.
— А ты не торопишься, правда?
— Тороплюсь. — Сглатываю, до дрожи во всем теле боясь его рассердить. — Просто мы далеко. И до аэропорта тоже как-то надо добраться.
— Завтра. Ты должна быть здесь завтра. Иначе хана твоему любовнику. Все ясно?!
— Д-да. До встречи. — Отключаюсь.
— Кто звонил?
— Так, один знакомый. Слушай, разве мы не должны были уже приехать? Я не думала, что станция так далеко.
— Угу. Придется объехать поселок.
Неужели мне врали карты? Я же не дурочка, все рассчитала…
— Поезд отходит в двенадцать. Мы же успеем?
— Пф-ф-ф. Да конечно. Сейчас я только кое-что проверю.
— В каком смысле? Мы очень спешим!
— Я здесь участковый. Ты не знала? Сейчас сделаю одно срочное дело и вернусь…
И действительно Лена притормаживает у какого-то приземистого здания. Ромка задремал. Я беспокойно ерзаю. Ну, хоть двигатель она не выключила — тепло. Отходит, с кем-то разговаривая по телефону. Наверное, уже столик бронирует. В ресторане. Или записывается на шугаринг, предвкушая жаркие ночи с Саввой. Я прижимаюсь к прохладному стеклу лбом. Какие же глупости лезут мне в голову. Я как будто нарочно снова и снова прокручиваю воткнутый в мое сердце кинжал. Глаза слезятся.
— Эй! — резко стучит в стекло Лена. От неожиданности я пугаюсь.
— Чего?
— Пойдем, поможешь мне.
И снова я сверяюсь с часами. Если так пойдет — поезд уйдет без нас. Торопливо выхожу.
— С чем помогу?
— Надо кое-что донести.
Метель и не думает прекращаться, но на входе в дом успеваю разглядеть табличку, сообщающую, что здесь находится полицейский участок. Наверное, Лене что-то понадобилось в ее хм… офисе. Или как это назвать? Интересно, а здесь, в глубинке, женщина-участковый — распространенная история? Мне это кажется необычным. В Лене вообще все необычно. На ее фоне я даже самой себе кажусь чересчур простой.
— Сюда.
Вся в невеселых думах, захожу в какое-то странное помещение. Обшарпанные стены, клетушка.
— Что брать-то?
— Ничего.
Удивленно смотрю на то, как Лена захлопывает за мной железную дверь. И закрывает ту на замок.
— Что ты делаешь?
— Задерживаю тебя.
— Что-о-о? В каком смысле — задерживаешь?
Что это означает? Неужели Лена заодно с Шуваковым?
— В самом прямом.
— И на каком же основании ты это делаешь? — я подхожу к решетке.
— Ну-у-у, что-то мне подсказывает, что ты обокрала Савву. Сейчас изымем вещдоки… Организуем очную ставку и все такое. — Лена вытягивает перед собой руку и начинает придирчиво изучать свой маникюр. Я просто поверить не могу… Я просто не могу в это поверить!
— Послушай, так нельзя! У меня же ребенок. Подумай хоть о нем!
— Да, кстати, сейчас напою его теплым чаем с ватрушками…
— Ватрушками?! — визжу я, вцепляясь в решетку. — Ты совсем спятила?!
— Ну, вот. Еще и оскорбление должностного лица при исполнении…
— Да что вы меня все статьями пугаете!
— Кто это все? — наконец, соизволяет поднять на меня глаза Лена. И такой у нее цепкий взгляд, что я сразу же понимаю — не отпустит она меня, пока я не выложу ей все как есть.
— Шуваков. Это он мне звонил… Пожалуйста, отпусти меня, если не хочешь, чтобы пострадал Савва! Ну?!
— Почему ты решила, что он пострадает? — вздергивает бровь та. — Нет, погоди. Я сначала твоего малого в тепло заведу. Потом расскажешь.
— А как ты собираешься объяснить ребенку, почему его мать за решеткой?!
— Скажу, что у нас такая игра.
Игра! Без сил падаю на нары… Кажется, это так называется? Те, надо заметить, выглядят довольно опрятно. Видно, обезьянник не пользуется у местных популярностью. В голове кавардак. Чувства в клочья. Растираю с остервенением лицо. Вслушиваюсь в тишину. Та не абсолютна. Тикают древние настенные часы, что-то дзынькает, шумит чайник. Она что, и правда Ромку собралась чаем поить?! Не знаю, как вода, а я буквально киплю!
