ж смотри, как ты это хорошо придумала! — мычит шеф с набитым ртом и с дикой скоростью орудует вилкой. — Вот это правильная еда! Сто лет такую не ел. Я ж в ресторане отеля питаюсь. А там у Гаспара — в рот ему салями — сплошные паштеты "Шепс-плюм-пимпинелла". Взял француза на свою голову! Такие бабки ему башляю! А он, подлец, после стольких лет в России так и не научился нормально готовить. Я ему говорю: "Ты бы вот что душевное замутил: "Мимозу" или мясо по-французски с майонезом". А он мне, гнида, отвечает: "Мясо по- французски с майонезом бывает только в России". И ведь не кормит меня, скотина, нормально! И ещё и хамит! И не сделаешь ничего. Лучший повар в Москве. Еле заманил к себе эту булькающую гниду! — Кинг Конгыч закладывает в рот еще одну полную вилку салата и мычит от наслаждения.
Зина, провожая взглядом каждую порцию, отправляющуюся в необъятную пасть шефа, только растерянно произносит:
— Это же… мой обед был… на сегодня… на весь день.
— Тебе не надо, — с полным ртом замечает Сан Саныч. — "Мимоза" сильно полнит!
— Вы хотите сказать, что я толстая? — на щеках Зины проступают красные пятна.
— Нет, я не в этом смысле, — Кинг Конгыч отправляет в рот еще одну гигантскую порцию салата. — Просто в твоем возрасте уже вес тяжело сбрасывать.
Я осторожненько отодвигаюсь от стола вместе со стулом. На всякий случай. Потому что глаза Зины начинают блестеть от слез. А пальцы сжимаются в кулаки.
— Значит, я еще и старая? — уточняет Зина.
— Да нет, — шеф перестает жевать. — Ну просто сексом уже лишние кило не сбросишь. В наши-то годы.
— Ага! Значит, я еще и страшная, и потому никому не нужна? — Зина, встает, опираясь кулаками на стол, и нависает над Сан Санычем.
Запоздало сообразив, что явно не то ляпнул, шеф нервно моргает, убирает вилку под стол и закрывает крышку коробки с салатом.
— Ну я ж не то хотел сказать! — оправдывается он.
Поздно! Верховный Суд в лице Зины уже вынес приговор: расстрелять.
— А знаете что? — медленно, почти по слогам, произносит Зина. — Вы хоть мне и начальник, но не имеете никакого права меня оскорблять! Сами вы старый и никому не нужный сморчок! Я увольняюсь! А вы… вы… — она заливается слезами, — несмотря на ваши деньги, у вас тоже никого нет. Потому что вы грубый, невоспитанный Кинг Конг, который ломает всё, к чему прикасается. И вообще не для вас я свою "Мимозу" растила! — она выхватывает из рук шефа коробку с салатом и швыряет в мусорный ящик.
После чего пулей вылетает из кабинета.
— Стоять! — ревет Кинг Конгыч. — Нет, ну совсем уже персонал распустился! Видела, да? Меня мордой макнула в унитаз, салат в мусорку! — шеф явно ожидает моей поддержки.
Я молчу, рассматривая стол.
— Нет, ну скажи мне, Вика: я неправ? Чего я вообще сказал-то?
— Вообще-то, шеф, если честно, то вы не совсем правы. Вернее, совсем нет. Конечно, Зина — ваша подчиненная. Но она же женщина! И вас воспринимает, прежде всего, как мужчину. Понимаете, о чем я?
Кинг Конгыч озадаченно смотрит на меня, чешет затылок и говорит:
— Как мужчину? — он сначала гордо расправляет плечи, но тут же виновато горбится. — Чего-то как-то я малость лажанулся. Да?
— Да, шеф, извините. Малость очень лажанулись.
— Ага, — он скребет подбородок, скосив при этом рот в сторону. — Не по понятиям вышло. Хорошего человека опустил. Так, ладно, пойду поговорю, что ли? Пока не ушла. Ух, с характером бабенка! Прямо салат "Мимоза", а не женщина! — он выходит в коридор.
Спешу за ним. У Зины рука тяжелая. А когда она в расстроенных чувствах, так лучше вообще не подходить. В коридоре возле раздевалки столпилась стайка горничных.
— Учитесь, дуры малолетние! — шеф назидательно поднимает указательный палец. — Вот что значит наше поколение! Не прогибаемся! Шеф-не шеф, лажанулся — получи и распишись! А не так, как вы: сосать… эээ… леденцы учитесь раньше, чем разговаривать. Какая женщина, а? — Сан Саныч застегивает пиджак, приглаживает волосы и заходит в раздевалку.
Горничные отлетают от двери. Я на всякий случай иду за ним. Зина переодевается за открытой дверцей шкафчика. Сан Саныч, долго не думая, рвет на себя дверцу со словами:
— Зинуль, тут такое дело… я извиниться хотел.
А там, за дверцей шкафчика — картинка маслом: Зина в трусах и в лифчике. Все ее богатство шестого размера воинственно торчит из тонкой ткани бюстгалтера, целясь в лицо шефа. Сан Саныч нервно моргает и застывает, глядя на эту красоту.
Глава 8. Рататуй от Кинг Конгыча
Заготовленная речь, видимо, полностью вылетает из головы Сан Саныча. А Зина, закрывшись, руками, пронзительно визжит. Машинально, не думая, она тянет железную дверцу шкафчика на себя, пытаясь прикрыться ею, как щитом. И со всего размаха впечатывает ее в лоб Кинг Конгыча.
Шеф падает, как подкошенный.
— Убылы! Убылы! — истерически вопит горничная Оксана, всего неделю назад прибывшая из Украины. — Ой, божечки ж мои! Шо ж это робыться! Живого человека навсегда убылы!
Я падаю на колени и трясу Сан Саныча.
— Да не тэлэпайте его, Вика Алексеевна. Он вжеж не живой! — причитает Оксана.
А горничные начинают тихонечко скулить, заливаясь слезами.
— Замолчи, Оксана! — шиплю я. — Вот отсюда! Все вон!
— Шеф, шеф, очнитесь, шеф! — трясу его. — Воды дайте! Расступитесь! Нужно скорую помощь вызвать! — вытаскиваю из кармана жакета телефон, но руки так дрожат, что нечего и думать о том, чтобы набрать номер.
В раздевалку влетают Марк и Артем, толкая друг друга плечами.
— Папа! Папа! — Артем падает на колени, гладит Сан Саныча по лицу.
— Дайте ему воздуха! — Марк оттаскивает его за шиворот от отца.
— Какой воздух? Он не дышит! — вопит Артем. — Папочка!
— Саныч, всё! Хорош! — трясущаяся от ужаса Зина шлепается на попу, осторожно укладывает Кинг Конгыча на себя, пристраивает его голову на колени и шепчет: — Ну пожалуйста! Родненький! Только не умирай! — она приподнимает его и легонько покачивает, как ребенка, положив его голову себе на грудь.
Горничные уже рыдают в голос. Марк и Артем, забыв о вражде, тесно прижимаются друг к другу. Я, стоя на коленях, с надеждой вглядываюсь в лицо шефа. Ну не может быть, чтобы вот так все закончилось? И вдруг Сан Саныч открывает глаза, счастливо вздыхает, лежа на "подушках" Зины, и шепчет:
— Вот так и зафиксируйся, Зинуля! А вы все пошли вон! Больному нужен покой.
— Папа, ты как? — Марк обеспокоенно склоняется над ним.
— Папа хорошо! Папе даже лучше, чем раньше, —
