Ознакомительная версия.
– Я очень бы не хотел, чтобы вы серьезно туда влезали…
– Ну почему? – Катя сделала кокетливую мордочку.
– Потому что это было идеальное убийство. Идеальное.
– Почему?
– Судите сами. Время, место и способ выбраны безупречно. Это произошло не в городе, не в лесу, не на очередной стоянке, не на яхте. В любом из перечисленных вариантов у убийцы было бы довольно затруднительное положение – надо было бы куда-нибудь прятаться, бежать, скрываться. В любом из перечисленных вариантов могли быть свидетели. Надо было куда-нибудь деть орудие убийства. Так, чтобы не нашли. Да и времени на последующие действия тоже было бы мало – очень быстро бы приехала полиция и тут же бы провела следственные действия – тип орудия, траектория пули, гильза, расстояние и все остальное, что может так или иначе вывести на подозреваемого. Что мы имеем в данном случае? Жертва на суше, предполагаемый убийца – на яхте. Когда человек в поезде, или в самолете, или на яхте, куда он все время смотрит? Под ноги себе? Нет. На попутчиков? Да, но до поры до времени. Попутчики быстро надоедают – их видишь все путешествие. Человек смотрит на природу, берега, небо и все остальное, что надоесть не может. Куда смотрят люди, если они на яхте, а двое или трое из них на берегу? Правильно! На берег! Но никак не на тех, кто рядом. А потому у убийцы были развязаны руки. Добавьте к этому необычайную глубину этого Нового моря. Орудие давно на дне, полиция взошла на яхту только в следующем городе, а все внимание пассажиров было приковано к раненому.
Евграфов перевел дух. Катя машинально протянула ему чашку.
– И что из этого следует?
– Спасибо. – Валентин Петрович глотнул холодный чай. – Из этого следует, что вы убийцей быть не могли. Помощник капитана – тоже. Матрос, который был за рулем катера, – тоже. Убийцей мог быть любой, кто в этот момент оставался на яхте. И убийца на ней оставался до самой Москвы. Совершенно спокойно. Нимало не тревожась. Куда он делся потом – если мы ответим на этот вопрос, то узнаем, угрожает ли еще что-нибудь вашему новому знакомому.
Повисла тишина, нарушаемая только писком морской свинки. Она была глупа в отличие от попугая и Гектора. Те молчали и, казалось, не пропустили ни единого слова.
Список пассажиров, который получила Катя, оказался практически бесполезной бумажкой. Там были фамилии, некоторые из них можно было найти в Интернете. Эти люди упоминались либо в светской хронике, либо в экономических новостях. Но Кате не удалось найти даже намеков на криминал или малейшие правонарушения этих граждан. Держа перед глазами список, Катя думала о том, что весь ее запал разобьется об эти фамилии. В самом деле, вряд ли она сможет встретиться с Меркуловым Леонидом Григорьевичем, которого она прозвала Толстым. И Шкуратов Павел Иванович, Лысый, тоже вряд ли будет с ней чаи распивать в какой-нибудь «Шоколаднице». Катя вздохнула – ее самодеятельное расследование стало походить на воздушный шарик, который долго провисел под потолком, а потом сдулся.
Катя почувствовала, что настроение у нее портится – так бывало, когда возникала досада на незавершенное дело. «Можно подумать, я должна что-то узнавать, что-то сопоставлять… Прав Евграфов, следователи докопаются, соваться нечего туда. И да, преступление было спланировано почти идеально». Катя задумчиво посмотрела на попугая. Гена, взяв пример с собаки, клювом ворошил кубик кроличьего сена. Бороться с этими двумя, попугаем и псом, было бесполезно. Эта парочка неожиданно сдружилась и даже пыталась встать на защиту другу друга. Как только Катя начинала ругать пса, попугай садился рядом и пытался расправить крылья, заслоняя виноватую собачью морду. Катя улыбнулась – беспорядка было от этих двоих много, но порой они развлекали. «А Гектор-то вообще герой! Все-таки он спас Юру! – Она наклонилась, чтобы налить собаке воду, и вдруг ее внезапно осенило: – Никто не знал, что мы высадимся на том берегу! Эта остановка не была запланирована! Это я попросила посмотреть лес, который вот-вот уйдет под воду! Кто-то просто очень умело воспользовался ситуацией. Внезапной! Этот кто-то должен был произвести выстрел совсем в другое время, в другом месте. А тут я со своей прогулкой! Прав Евграфов – это был момент для идеального убийства! И все из-за меня! И только Гектор спас его!» Катя решительно плеснула воды в собачью миску. Нет, она не может просто так все это оставить! Ей стало стыдно – она даже не сделала попытки навестить Юрия, не передала положенные в таком случае цветы и апельсины. Катя решительно оглядела магазин. «Ничего с моей лавкой не случится! Не разорюсь, если несколько дней буду раньше закрываться! Только надо как-то аккуратно Евграфова предупредить, чтобы он не очень ворчал и… не увязался за мной. А то еще вздумает опекать!» Катя поменяла кормушки птицам, свинке положила свежие капустные листья, попугаям – семечек, а Гектору выбрала новый ошейник и поводок.
– Так, родной, если я вдруг соберусь по делам – тебе придется поехать со мной! – обратилась она к псу. – Поскольку от тебя избавиться не представляется никакой возможности! А потому я буду брать тебя с собой. Но ты будешь слушаться, сидеть в машине ровно столько, сколько надо, не будешь ронять слюни на чужую обувь и воровать хлебную мелочь в магазинах. Ты вообще не будешь заходить со мной в магазин. Не будешь истерить и биться в притворных припадках. Ты будешь просто рядом.
Катя поменяла Гектору ошейник, пристегнула солидный поводок и после некоторых раздумий повязала на шею собаке маленький яркий платочек.
– Вот, серьезная собака. Не вздумай бузить!
Катя вдруг поняла, что, во-первых, привыкла к этой безумной по экстерьеру и поведению собаке, а во-вторых, тот факт, что Гектор спас Юрия Спиридонова, заставлял ее испытывать к псу нежную благодарность.
– Хороший ты мой! Храбрый и смелый! – Катя наклонилась и тут же была облизана большим мягким языком.
Весна в Нью-Йорке – это лето. Много зелени, цветов, открытых машин и девушек в шортах. Весенний Нью-Йорк – это неожиданно сократившиеся дистанции и пространства: идти по теплым солнечным улицам было приятно и легко, а то, что зимой казалось пустынным, теперь утопало в предвкушающей зной листве.
Аля сидела за письменным столом и писала открытку. Она по-прежнему, как и в студенческие годы, пренебрегала электронной почтой – ей приятно было выводить на конверте свой домашний адрес. Ей приятно было сознавать, что мать увидит ее почерк, возьмет конверт, который она держала в руках. В этом чувстве была не только сентиментальность, в нем было желание обозначить свое присутствие в жизни матери. Уж очень редко они виделись.
Ознакомительная версия.
