Наконец синьора де Лука спросила:
— Это Матео, Стефани?
Из горла молодой женщины вырвалось рыдание. Оно сотрясало ее, разрывало на части. Откуда-то раздался участливый голос женщины:
— Наконец-то! Я столько лет молила Бога о таком подарке, и Бог дал мне внука. — Синьора де Лука подошла к окну, посмотрела на встающую над кипарисами луну, на холмы, вырисовывающиеся на фоне ночного неба. Наконец она произнесла: — А ты собираешься когда-нибудь поделиться этим с Матео?
— Да, я собиралась рассказать ему в этот уикэнд. Но я не знала, что мы остановимся здесь, не знала, насколько труднее будет открыть ему мою тайну после знакомства с вами и всей вашей семьей. — Стефани с трудом сделала вдох. — Вы были так добры, так приветливы, и я уверена, что теперь, когда вы узнали ужасную ложь, будете сожалеть, что вообще разговаривали со мной.
Синьора де Лука долго смотрела на женщину, а затем тихо произнесла:
— Наоборот, ты мать моего внука, Стефани, и лишь по одной этой причине ты всегда будешь желанной в моем доме. Не отчаивайся, дорогая. Я не могу говорить за Матео, — как он воспримет новость, как это повлияет на ваши отношения, но я знаю точно — он не оставит своего сына. И чтобы ты не продолжала сурово казнить себя, позволь напомнить, что ты зачала этого ребенка не от Святого Духа. Каковы бы ни были причины, из-за которых ты не сообщила Матео о своей беременности, это никоим образом не меняет факта, что он тоже несет ответственность за то положение, в котором вы оба оказались.
В эту минуту дверь открылась. Думая, что это Матео и что наступил час расплаты, Стефани в страхе вскочила со стула. Но в библиотеку вошла бабушка.
— Так вот где вы спрятались. — Она поочередно посмотрела на дочь и на Стефани. — Неприятности, si!
— Si, — ответила синьора де Лука и, после того как мать закрыла дверь, с тревогой произнесла: — Дело в том, что Матео — отец ребенка Стефани.
— Я не удивляюсь, — спокойно заметила nonna. — Они познакомились много лет назад, и достаточно увидеть, как они смотрят друг на друга, чтобы понять, какой страстью оба охвачены. Такое чувство не могло возникнуть за то короткое время, что Стефани находится в Италии.
— Дело в том, мама, что Матео ничего не знает о том, что ребенок от него.
Nonna пожала плечами.
— Мужчины всегда слепы в этом вопросе. Твой отец узнал, что я ношу тебя в своем чреве, когда я была уже на пятом месяце беременности. Сейчас важнее то, что Матео ищет Стефани повсюду и скоро придет сюда. Будет лучше, доченька, если мы уйдем до его прихода. Это дело не требует посторонних. — Синьора Берлускони подошла к Стефани и тепло поцеловала ее в обе щеки. — Non piangere, bamhina, не плачь, девочка! Мы здесь, если понадобимся.
— Si, — добавила мать Матео. — Каков бы ни был исход, можешь рассчитывать на нашу поддержку, Стефани.
И обе вышли, тихо прикрыв за собой дверь. Передышка оказалась недолгой. Вскоре вошел Матео и сразу понял, что с нею что-то неладное.
— Ты плакала, — заметил он, подходя к ней и обнимая. — В чем дело, cara? Что случилось?
Она позволила себе на секунду прислониться к его сильному телу, насладиться ощущением его крепких ласковых рук, биением его сердца рядом, его запахом.
От него пахло мужским одеколоном и свежими рубашками с примесью ароматических трав Тосканы. Этот запах будет напоминать ей об этом мужчине всю оставшуюся жизнь.
— Пожалуйста, не расстраивайся, любимая! — умолял он. — Non piangere, не плачь!
Эти слова Стефани слышала от его матери, бабушки, а теперь и от него. Матео произнес их с заботой и сочувствием, добротой и любовью. А скоро ему будет наплевать на нее.
— Я пытаюсь не плакать! — Ее ответ едва можно было расслышать из-за рыданий.
Он нахмурился и пальцем приподнял ей подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.
— По дороге в библиотеку я встретил маму и бабушку. Неужели это они так тебя расстроили?
Стефани вытерла слезы, которые струились по щекам.
— Нет! Твои мама и бабушка — самые замечательные женщины на свете, и они проявили ко мне больше доброты, чем я заслуживаю.
— Глупости! Что ты такое говоришь?
Она вырвалась из его теплых объятий, понимая, что настал час расплаты и откладывать больше нельзя.
— Матео, есть кое-что, о чем я тебе не рассказала.
— Знаю. Я все время это знал. — Матео слегка побледнел. — Что ты хочешь сказать, Стефани? В чем дело?
— Я должна кое в чем признаться, но боюсь, что, когда ты услышишь, то больше не посмотришь в мою сторону.
— Может быть, позволишь мне самому судить об этом?
— Тебе лучше сесть.
— Я не желаю садиться. Я желаю, чтобы ты высказала, что у тебя на уме и чтобы ты сделала это сейчас же!
Стефани молчала. Перед ней стоял итальянский аристократ, очень гордый и очень далекий. Глаза у него стали холодными, а выражение лица — отчужденным.
— У тебя есть кто-то еще? — холодно спросил он.
— Нет! — воскликнула она в ужасе, что у него могла появиться такая мысль. — Я люблю тебя и только тебя!
— Тогда, что бы это ни было, все не так плохо.
Если бы он только знал… Понимая, что время окончательно истекло, Стефани забыла все отрепетированные речи и достаточно резко выпалила:
— Саймон — не сын Чарльза, Матео. Он твой сын, а ты его отец.
Мужество у Стефани было, надо отдать ей должное. Мужество и наглость! Сидя по левую руку от Матео во время обеда, она держалась великолепно, принимая как должное возвышенные комплименты, которые сыпались на нее от многочисленных членов его семьи. Лишь Матео понял по ее поведению и знакомому холодному голубому огоньку в глазах, что это всего лишь щит, за которым прячется душевная тревога.
Он сын не Чарльза… он твой…
Вот так просто бросила она ему в лицо эти слова и стала смотреть, какова будет реакция.
Светловолосый и голубоглазый Саймон — его сын? У Матео закружилась голова от этой мысли.
— Невероятно! — возмущенно воскликнул он. — Этого не может быть!
— Если тебя убедит лишь результат ДНК, — заметила тогда Стефани без каких-либо эмоций, — это можно устроить.
Какое она имеет право так безответственно распоряжаться жизнями других людей?!
Но Матео понимал, что не нужны никакие лабораторные анализы. Стефани не лгала. Его интуиция, молчавшая ранее, подсказывала, что женщина говорит правду, возможно, впервые за все время их знакомства.
Но еще хуже было то, что с самого начала, когда она только приехала на Ишиа и пугалась всякий раз, как видела его, Матео спрашивал себя, не он ли отец ребенка. Что-то в самом мальчике странным образом его трогало. Но, черт возьми, он не прислушался к этому. Решил, что она при своей скрупулезной честности не могла совершить такого обмана, что он просто принимает желаемое за действительное и что ему лучше сосредоточить внимание на ней — главном предмете своего обожания. В конце концов, какой смысл разрушать жизнь ребенка, если ему, Матео, не суждено стать неотъемлемой ее частью? Времени хватит, чтобы привязаться к мальчику, когда он будет знать, что Стефани его любит…
