Ознакомительная версия.
– Петенька, да тебе, может, передохнуть надо? Хочешь, постелю тебе в гостиной на диване? А прямо с утра и поедете, аюшки?
– Некогда на диванах разлеживать, – хриплым мужественным голосом проговорил Петр. – Мне с утра на работу. За это время мать требуется повидать.
Через десять минут они уже выходили из квартиры, сопровождаемые отчаянным взглядом матери и покряхтыванием отца. Перегнувшись через перила, мать крикнула вслед:
– Утром позвони мне обязательно, волнуюсь я что-то, слышишь, Олесь?
Ездил Петр на начищенной до блеска старенькой «Ладе» нежнейшего салатового цвета. Машину свою он любил и холил настолько, что даже не позволил Олесе самой захлопнуть дверцу. Нет, самолично усадил на переднее сиденье, бережно тюкнул дверцей, а потом еще натянул на кулак обшлаг рукава и с минуту шлифовал ее поверхность. Потом, уже заняв водительское место, долго и сосредоточенно вслушивался в урчание машины, оглаживал панели, что-то бормотал нежно себе под нос. Олеся, дожидаясь отправки, даже успела задремать.
Наконец тронулись. Первые полчаса, пока колесили по улицам Питера, Петр молчал, и это давало надежду, что до Пскова доедут без пустопорожних разговоров. Однако, едва выехали на трассу, он тут же задал вопрос:
– У тебя что, неприятности какие?
– Почему вы так думаете, Петр? – с усилием улыбнулась ему Олеся. Но мужчина смотрел только вперед и ответил рассеянно:
– Мать твоя со слезами в голосе разговаривала. Я сразу смекнул, что дело плохо. Да и зачем бы молодой красивой девке в деревню убегать?
Олеся пожала плечами, не опровергая, но и не поддерживая догадку Петра.
– С мужиком проблемы? – спросил он через полминуты равнодушно, но настойчиво.
– Угу.
– С мужем или так, проходящим?
– Так…
– Ну, это пустые переживания. Блажь одна, – отрезал Петр. И принялся подробно и муторно рассказывать что-то о собственных отношениях с женой, не то бывшей, не то настоящей. Олеся снова закрыла глаза и частично отключилась. Только мычала время от времени что-то сочувственное. Она опасалась, что, замолчав, Петр немедленно погрузится в сон. И не заметила, как задремала сама.
– Слышь, Олеся! – Петр хлестнул ее по руке своей огромной ладонью. Олеся слабо охнула и подпрыгнула на сиденье.
– Погляди, там за нами красная «тойота» шпарит.
Олеся вывернула шею и долго рассматривала дорогу. Но белесые питерские сумерки съедали изображение, словно смотришь через белую кисею. Красную машину Олеся, тем не менее, разглядела, тем более что ехала она прямо за ними. Но и других машин на трассе хватало. Правда, двигались они гораздо быстрее Петровой машины и поминутно со свистом пролетали мимо. Никуда не торопилась только красная. Олеся недоуменно глянула на водителя, спрашивая взглядом, стоило ли будить ее ради какой-то машины.
– Чую, по нашу душу они пристроились, – опасливо произнес Петр, впиваясь глазами в зеркало. Олеся даже рассмеялась от такого предположения:
– Да на что мы им? Просто едут неспешно. Как и мы.
– Так ведь я уж два раза скорость сбрасывал, – внес ясность Петр. – Может, ты не заметила, но мы с моей девочкой просто летели по первости. Глядь, уже впереди Псков виднеется. Я, когда их приметил, мы, это самое, маневрировать с моей девочкой начали. То тише едем, то шибче. Словно приклеились к моему капоту, гады.
Теперь занервничала и Олеся. Оглядывалась, щурилась, но за тонированным стеклом не могла рассмотреть даже очертаний фигур.
Резкий звук заставил ее покрыться холодным потом. Звонил ее мобильный, попутно сообщая, что номер не подлежит определению. Олеся несколько секунд опасливо рассматривала дисплей. Это могла быть мама – она так и не научилась пользоваться мобильным и в случае необходимости звонила с городского. Но мать просила отзвониться завтра. Еще через секунду Олеся решительно отключила телефон. И тут же столкнулась взглядом с совсем уж подозрительными и тревожными глазами Петра. Потом он снова стал рассматривать в зеркало красную машину.
– Оторваться бы от них надо, – наконец процедил он.
– Может, лучше остановиться, спросить, что им от нас нужно, – внесла свое предложение Олеся.
– С ума сошла? – грубовато осадил ее Петр. – Кто угодно может на дороге оказаться. Может, это у них прием такой: сперва на психику действовать, а потом…
Справа по курсу вдруг словно сгустился туман, загасил бьющий в глаза закатный луч. Олеся глянула туда и разглядела в клубах пыли торопливо летящий вперед пестро окрашенный КамАЗ. Тот спешил выбраться с ненадежной проселочной дороги на широкую трассу. В этот же миг «ладушка» Петра взвизгнула и рванула вперед. Замерев, увидала Олеся, как медленно поплыла назад махина КамАЗа, как удивленно смотрел сквозь стекло заросший водитель на невесть откуда образовавшуюся у самого носа крохотную машинку. Олеся едва успела перевести дух – обошлось! Но она ошибалась. Когда чудовищный удар придал «Ладе» неиспытанное ею до сих пор ускорение, она, гордо вскинув бампер, мигая фарами, смело устремилась в свой, увы, последний полет.
Очнулась Олеся от странного ощущения: кто-то беспардонно копался в ее лице. Оттягивал губы, дергал за нос, жал на подбородок. Олеся распахнула глаза и увидала совсем близко темные острые черты, клочковатые брови с налетом седины и прищуренный черный мефистофельский глаз. И прерывисто закричала от ужаса.
– Ша, детка, ша! – прикрикнул на нее чужой скрипучий голос. – Не дергайся мне тут, без глаз оставлю!
– Что случилось? – пробормотала Олеся, слабо отбиваясь от чужих горячих рук. Потом увидала на незнакомце белый халат и сама догадалась – что.
– На машинке полетала, лапочка, – недовольно проскрипел Мефистофель. – Торопилась куда-то, наверно.
И снова стал ощупывать ее лицо.
– А где Петр?! – уворачиваясь, пронзительно вскрикнула Олеся.
– Какой еще Петр? – уклончиво, как почудилось ей, спросил доктор. Как будто заранее готовился скрыть от нее что-то очень дурное.
– Мужчина, который был за рулем машины.
– Лапочка, ну откуда же мне знать? – на секунду оставив ее лицо в покое, развел руками доктор. – Я осматривал только тебя. Думал, ты и была за рулем.
У Олеси от ужаса волосы зашевелились на голове. Если Петр мертв, то это ее и только ее вина. Потому что та красная машина наверняка кралась за ними не случайно.
Она заплакала от страха, и ей показалось, что к щекам приложили раскаленное докрасна железо.
– Эй-эй! – закричал врач и стал подолом белого халата вытирать ей слезы. – А ну-ка прекрати реветь, пока я не зашил тебе порезы вот такущими швами! Хочешь остаться уродиной?
Олесе было все равно. Но плакать она перестала.
Ознакомительная версия.
