Я резко поднялась, в результате чего верхняя пуговица моего жакета оторвалась и, описав внушительную дугу, почила в стакане с виски этого французика — ну точно, на фигурном катании я бы получила 5,9 за артистичность исполнения!
— Э-э-э… pardonnez-moi![72] — Надо мне было в свое время лучше заниматься у заместителя директорши полной средней школы Фрицы Унтерхаузер, а то сейчас возникли сложности с «парлирен» с этим туристом, выражающейся в невозможности достойно прояснить ситуацию. Так что пришлось просто оставить его кельнеру, который, успокаивая, похлопал его по плечу.
Господин возле вытяжки «Дюрнингер» с человеческий рост замахал мне руками.
Лауренцио?
Не хотелось бы больше идти на риск!
— Эй, рад тебя видеть! Но должен сказать, ты выглядишь немного иначе, чем я предполагал. По твоему объявлению я…
— Знаю, ожидал увидеть эфемерного эльфа. Но дай время, и я докажу тебе явные преимущества пышущей здоровьем валькирии.
Лауренцио рассмеялся:
— Давай садись.
Я села. При этом мой жакет в результате покинувшей его пуговицы, которая выполняла заметную роль в сокрытии моих полных грудей, распахнулся. И в этот самый момент до меня дошло, что впопыхах я забыла под него надеть шикарную светло-серую блузку от Марины Ринальди (благоприобретенную на последней распродаже). И Лауренцио сейчас открывался прекрасный вид на мою черную в кружавчиках грацию. Не успела кельнерша подойти с меню, как я выхватила у нее из рук карту и прикрыла свое декольте.
— Мне «Секс он бич»! — несколько громче, чем было принято в таком престижном баре, выкрикнула я.
Двое пожилых джентльменов в креслах за столиком напротив беспардонно выпялились на карту меню, которую я не выпускала из рук, хотя кельнерша, прилагая неимоверные усилия, отважно пыталась вырвать ее у меня.
Лауренцио со проводил ее костлявые формы вожделенным взглядом, когда она понесла их обратно к стойке. Собственно, его взгляд уперся в тощие ноги, которые росли от ушей.
— Э-эй! — напомнила я о себе.
Он переключил свое внимание на меня.
— По правде говоря, по твоему объявлению я нарисовал себе немного другую картину.
«Разве этот пункт мы уже не прошли?» Я пожала плечами:
— Недосмотр наборщика. Как видишь, я не страдаю всеобщим помешательством на борьбе с ожирением. И не держу дома весов. Быть упитанной — это классно!
На лице Лауренцио не дрогнул ни один мускул:
— Честно говоря, если я и ожидал нечто иное, ты меня просто завораживаешь.
Я приподняла брови и кокетливо улыбнулась:
— Спасибо. Ты тоже ничего.
По правде сказать, это было сказано не вполне искренне. Лауренцио был живым доказательством того, что яппи [73] из восьмидесятых прошлого столетия еще не вымерли. Уложенные феном волосы, подплечники и белые носки — все просто кричало: добейте нас, поимейте милость! А, кроме того, я не сходила с ума от трубочного табака, пусть даже и «Симпл ред» [74].
— Рада, что нравлюсь тебе. — Я принялась обмахиваться картой меню. Взгляд Лауренцио уперся в мое декольте. Цель достигнута!
— Э… Я этого не говорил.
— Что-что?
— Я не сказал, что ты мне нравишься. Я сказал, что ты завораживаешь.
От возмущения я на короткое время потеряла дар речи. Завораживать! Это последнее, что женщина хочет услышать от привлекательного сердцееда. Но слава богине, Лауренцио не был ни привлекательным, ни сердцеедом — по крайней мере никакой опасности, что он мог нанести моему сердцу хотя бы легкую царапину.
Француз за соседним столиком принялся выть. Что- то вроде об «амурпердю»[75]. Кельнер присел на подлокотник кресла и утешающе хлопал его по спине. А потом махнул бармену за стойкой, чтобы подали еще одно виски.
За другим столиком по соседству двое многообещающих менеджеров дискутировали о каких-то боссах, которых они запросто величали по имени, а заодно и о махинациях с налогами в Лихтенштейне и Люксембурге, а может, просто о жестком мясе. Прямо над ними висели рекламные плакаты сигарет «Мальборо»: ковбой в широкополой шляпе и с обнаженным торсом — и сигар, которые картинная кубинка скручивала на своих запотевших голых ляжках. Мужские фантазии…
Оба менеджера громогласно хохотали.
— Здесь не поговорить, — вступил Аауренцио. — Не пойти ли нам ко мне? Уверяю тебя, что у меня тебе ничего не грозит!
Если бы дело касалось меня, я бы одним щелчком показала этому нахалу его место, но меня обязывала благородная миссия. Приглашение в его гнездышко было равносильно выпавшим «шестьдесят шесть» в лото.
— С удовольствием, — произнесла я с придыханием и встала.
Аауренцио тоже поднялся. Мне с первого взгляда стало ясно, что он никогда не смог бы стать «джоки» [76] — не вышел кондицией. По всей очевидности, он был сидячим великаном и стоячим карликом.
И в этот самый момент явилась малышка с моим коктейлем — по краю стакана, как питон, извивалась апельсиновая шкурка.
Водянисто-голубые глаза Аауренцио впились в коленки крошки. Они, собственно, и были на этом уровне.
— Господин оплатит, — выкрикнула я и понеслась к выходу.
Само собой, у Лауренцио был «порше», и, само собой, он парковал его незаконно у самого входа в «Цеппелин» со стороны Даутеншлегерштрассе, и, само собой, он выехал туда под знак и на большой скорости помчал из Старого города в сторону «солитьюд»[77], где у него был «небольшой» особняк, в котором он снес все перегородки, — видимо, он страдал клаустрофобией и предпочитал «пустое пространство». Возникшее таким образом «пространство» оказалось действительно «пустым» и к тому же стерильным. Единственным цветовым пятном здесь было абстрактное полотно три на три метра.
— Подлинный Хайек! — гордо сообщил мне Лауренцио, стоя перед ним с соответствующей моменту минутой молчания.
— Ну да, — только и смогла буркнуть я.
— Подожди, сейчас принесу твой «дринк»[78].
На этом месте я сделаю короткую передышку, чтобы поразмышлять о карме. Вы, конечно, знаете о бесконечном круговороте перевоплощений: если в этой жизни мы понаделали всякого дерьма, то в следующей будем ползать склизким слизнем по какому-нибудь экологически нечистому листу салата или влачить жалкое существование на последней скамье среди депутатов бундестага. Зачем обо всем этом я сейчас говорю? Да потому, что, наверное, в моей прошлой жизни я здорово нагрешила, иначе почему именно мне снова и снова попадались такие щелкунчики? Сначала маменькин сынок Рональд и активная лесбиянка Зигги, а теперь вот этот буратино Лауренцио.
