«Это должно быть ужасно, — уже задремав, думала Пич, — никогда не быть любимым».
Был теплый ясный вечер. Последние розовые облака ползли к темному горизонту, и шелест и писк маленьких ночных летучих мышей смешивался с треском цикад и медленным спокойным плеском моря. Пич шла от виллы к отелю, через прохладные зеленые сады, вдыхая ночной аромат деревьев и жасмина и тех белых, как звездочки, цветочков, название которых Пич никак не могла запомнить, хотя они были ее любимыми цветами. Она подколола тяжелые золотистые волосы на макушке, но все равно было жарко. Однажды, когда было так же жарко, Пич хотела взять ножницы и отрезать свои роскошные волосы. Она знала, что ее мама, когда была девочкой, сделала то, что собиралась сделать Пич, и бабушка д’Оревилль была очень расстроена. Пич подумала, что, может быть, бабушка Леони и не будет так расстраиваться, но вдруг закончится война, приедет мама и не узнает ее с короткими волосами? Об этом Пич думала постоянно, и ее огорчало, что она выросла и настолько изменилась, что родители могут не узнать ее, что теперь, когда она подросла, она не понравится им. В хорошие дни Пич сама смеялась над этим и говорила себе, что глупо так думать, но в другие, тяжелые дни она плакала. И тогда однажды Леони прижала ее к себе и сказала, как Эмилия и Жерар будут гордиться ею, гордиться тем, что Пич победила полиомиелит, что она выбросила свое приспособление для ноги и занималась гимнастикой до тех пор, пока не осталась лишь едва заметная хромота, которая со временем пройдет. Теперь она была как все, думала Пич с детским страхом боязни отличаться чем-либо от других. А сейчас она помогает Франции. Пич помнила, как была удивлена, когда, побежав по ступенькам вниз, в подвалы отеля, она вдруг услышала радио. Не радио Парижа, которое передавало музыку Вагнера и оголтелую немецкую пропаганду, это было английское радио. Затем она услышала английскую речь. Двое мужчин были похожи на водителей грузовиков, и она подумала, что они, наверное, привозят шампанское. А мужчины, улыбнувшись, спросили:
— Ну, привет, красавица, ты кто? — и были очень удивлены, когда она ответила им по-английски.
— Я? Конечно, Пич.
— Конечно, — рассмеялись они. Затем она объяснила, что живет на вилле, что Леони — ее бабушка, а Лоис и Леонора — сестры.
Лоис была вне себя от гнева, она сердилась не на Пич, а на того, кто был так небрежен и оставил открытой дверь. Но потом Лоис открыла Пич большой секрет, и та поклялась, что никогда никому не скажет — что бы ни случилось. Пич даже немного испугалась, когда Лоис сказала, что их собственные жизни и жизни многих людей зависят от этого. Лучше бы ей никогда не спускаться в подвал за котенком, но Пич не могла позволить Зизи потеряться. Это ведь ее котенок. А потом это стало необыкновенно интересно.
Лоис, уставшая, озабоченно нахмурившаяся, спросила ее серьезно, не сможет ли она доставить записку. «Очень секретную записку, — сказала она. — Я бы не просила тебя, если бы не была уверена, что этот ужасный капитан Крюгер следит за мной, и будет подозрительно, если я или бабушка неожиданна отправимся в Монте-Карло. Леонора не сможет поехать, она должна быть в гостинице, скоро приезжают итальянские генералы на конференцию, и Крюгер не выпустит ее из поля зрения. Он сводит ее с ума своими приказами. А это ужасно срочно». Волнение Лоис чувствовалось и в том, как она положила маленький листочек бумаги в пенал и засунула его в коричневый портфель, и как помахала на прощанье рукой, когда Пич села в автобус. В Монте-Карло Пич присоединилась к маленькой группе девочек в голубых форменных платьях, которые шли в школу. Пенал с секретной запиской стоял на столе весь день, и она снова и снова смотрела на него, но Лоис предупредила ее никому ничего не рассказывать и особенно ни с кем не разговаривать на улице. Когда звонок возвестил конец занятий, Пич быстро опустила записку себе в карман. И она почувствовала, как кусочек бумаги прожигает дыру в кармане, как еженедельные карманные деньги, которые давала Леон и и которые она тратила на мороженое.
Он ждал на углу. Невысокий мужчина, довольно полный, усатый, в пиджаке крупье казино. Когда Пич проходила мимо, записка выскользнула из ее руки на тротуар, спустя несколько секунд она наклонилась, чтобы подтянуть носок, и, оглянувшись, внимательно посмотрела на него. Он уже уходил, насвистывая. Листок бумаги тоже пропал. В восторге от того, что ее секретная миссия удалась, Пич пропрыгала всю дорогу по склону горы к автобусу, гордясь тем, что так помогла Лоис, тем, что совершила для Франции, гордясь своими сильными ногами, которые могли так прыгать. В возрасте семи лет Пич стала членом движения Сопротивления.
Леонора ожидала ее в большой кладовой за кухнями отеля, проверяя запасы. Сестра всегда выглядела такой спокойной, несмотря на постоянные придирки Крюгера и требования Штайнхольца. Только постоянная маленькая морщинка между бровями говорила о напряжении. Лоис и Леонора были так непохожи, что иногда Пич думала, как они могли быть сестрами. Почти одинаковые, они в то же время выглядели абсолютно по-разному. Выдержанность Леоноры, ее холодная решительность была резкой противоположностью порывистому нраву Лоис. Лоис сначала отрезала, а потом отмеривала. И, разумеется, Леонора гладко зачесывала светлые волосы и подкрашивала губы бледно-розовой помадой, а иногда она забывала, что сдвинула очки на макушку, и думала, что потеряла. Даже кожа у нее была другой, бледнее, чем у Лоис, которая загорала каждый день. И платья Леонора носила простых строгих фасонов. Леонора очень хорошая, нежная, неброская, решила Пич, а Лоис — яркая и красивая.
— Пич, я не слышала, как ты вошла. — Леонора убедилась, что двери закрыты. Достав маленькую коробочку из-за банок с джемом и медом, она засунула ее в портфель Пич, прикрыв книгами. — В подвале только один человек, — прошептала она, — и он сегодня уезжает. Здесь для него инструкции. Убедись, что он сожжет ее, как только прочитает, Пич. Это очень важно.
Пич кивнула.
— Я не могу пойти сама, потому что Крюгер следит за мной. Он очень осложняет жизнь, — добавила Леонора со вдохом. Ее морщинка стала еще глубже. — Пич, ты уверена, что справишься?
— Конечно, — сказала девочка уверенно. — До меня никому нет дела, Леонора. Крюгер едва ли даже знает о моем существовании. — Наспех поцеловав Леонору в щеку, она быстро вышла в сад.
Когда Пич завернула за угол отеля, откуда-то из тени припаркованных машин возник Крюгер, под его сапогами хрустел гравий. Пич запаниковала, горячий пот выступил у нее па спине. Глаза тревожно расширились, она крепко сжала портфель. Знает ли он? Он идет арестовать ее? Арестовать их всех? Неожиданно она вскипела от гнева. Пич относилась к Уолкеру Крюгеру так же, как к своему ненавистному приспособлению для ноги. Он был дерьмом. Откинув назад голову, она запрыгала вниз по дорожке навстречу ему, размахивая портфелем и тихонько напевая.
