их так много! Например, где ты нашла эту новую работу? Почему это требует от тебя одеваться как дорогой эскорт? И с каких это пор ты ходишь в танцевальные клубы?
— С тех пор, как мне начали платить. И я нашла работу через Бо, и это не требует, чтобы я одевалась так, как я это делаю. Я сам этого хочу.
— Ну, ты никогда раньше этого не делала, так что мне стало любопытно… — Она не смотрит мне в глаза, и я чувствую, что от нее волнами исходит нечто большее, чем осуждение.
Я думаю, это беспокойство.
Я почти потеряла надежду найти здесь что-нибудь, поэтому поворачиваюсь к Софи и спрашиваю то, что мне до смерти хотелось узнать за последние три недели.
— Я кажусь счастливой?
Она спросила меня о том же самом два года назад, когда открылась мне, раскрыв свой единственный секрет и всю свою неуверенность. В то время она казалась совсем не счастливой, и я поняла, что что-то происходит, что побудило меня вынудить от нее информацию. Я до смерти испугалась за нее, поэтому мы заключили договор. Всякий раз, когда нам нужно поболтать, мы спрашиваем, Я кажусь счастливой?
И мы друг с другом должны быть честны.
Когда ей прокололи уши, она спросила меня.
Когда я начала встречаться с Бо, я спросила ее.
И когда она перекрасила волосы в голубой цвет и впервые накрасилась, она спросила снова.
Она, кажется, немного удивлена моим вопросом, и, возможно, она думает, что я спрашиваю из-за Бо, а не из-за новой работы, но она мгновение оглядывает меня с ног до головы, как будто изучает в поисках признаков.
— Да… но.
— Что но?
Ее лицо немного вытягивается, и она отводит глаза.
— Ты меняешься, вот и все.
Неужели? Я не чувствую, что изменилась, и, кроме одежды, нет ничего, что действительно ощущалось бы по-другому.
Потом я снова думаю о тронном зале. И что Эмерсон сказал о желаниях и о том, насколько они нормальны. И поцелуй, и поглаживание ног, и я понимаю, что то, как я думала всю свою жизнь, изменилось.
О некоторых вещах, о которых мне не очень удобно говорить со своей младшей сестрой, я думаю, что нахожусь в эпицентре серьезных перемен. Превращаюсь в то, чего я всегда хотела, но никогда не чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы попросить об этом.
Сексуальной. Сексуальной.
Как будто я стою у руля своего собственного опыта. Как будто я могу дотянуться до всего, что заставляет меня чувствовать себя хорошо, без стыда или смущения. Бо никогда не заставлял меня чувствовать себя так. Секс с ним был хорош, но всегда на его условиях. С тех пор я даже не прикасалась ни к одному мужчине, не считая того поцелуя, и я чувствую, что все изменилось.
Я просто не понимала, что это проявляется и снаружи.
— Эй, перемены — это хорошо, — говорю я, с улыбкой наклоняя к ней голову.
— Перемены пугают, — отвечает она, уставившись на свои туфли.
Мое сердце замирает.
— О, маленький смурфик.
Я обнимаю ее, целуя в макушку. Я знаю, о чем она думает, что наш отец ушел, потому что не смог справиться с переменами. Что вся ее жизнь меняется каждый день, и последний человек, которого она хочет потерять, — это я.
Но эта перемена во мне не пугает, по крайней мере, меня. Это захватывающе. Потому что я чувствую, что нахожусь на пороге чего-то огромного, и мне не терпится увидеть, что это такое.
ПРАВИЛО № 14: КОГДА СОМНЕВАЕШЬСЯ, ТАНЦУЙ
Шарли
Эмерсон: Я заеду за тобой в восемь.
Шарли: Звучит заманчиво. Спасибо.
Я собралась слишком рано. Может быть, я была просто взволнована, или нетерпелива, или что-то в этом роде, но я стою перед домом своей матери в мерцающем сапфирово-золотом платье до пола с семи сорока пяти.
Мы с мамой вместе сделали маникюр, и Софи помогла мне завить волосы. Я не помню, когда в последний раз так наряжалась, и я не понимаю, почему в моем животе порхают бабочки.
Но когда подъезжает его машина, окна слишком тонированные, чтобы разглядеть его лицо. Я немного удивлена, что он за рулем. Я думала, что владельцев бизнеса-миллионеров возят лысые, накачанные водители в черных костюмах, или, может быть, я прочитала слишком много книг Софи.
Когда дверь открывается, и он выходит, обходя машину, чтобы открыть мне дверцу, у меня чуть не перехватывает дыхание. Эмерсон всегда выглядит красивым, но в этом атласном синем костюме он выглядит так хорошо, что у меня болят глаза. Его темно-каштановые волосы зачесаны назад, а борода подстрижена до совершенства.
Я все время забываю, что он достаточно взрослый, чтобы годиться мне в отцы, особенно когда он так хорошо выглядит.
Его взгляд, кажется, задерживается на мне так же долго, как мой — на нем.
— Шарлотта, — тихо говорит он, приближаясь ко мне.
— Привет, — неловко бормочу я.
— Ты выглядишь… восхитительно.
Есть что-то в его тоне, в том, как он спотыкается о свои слова и добавляет так, как будто говоря, что я просто выгляжу восхитительно, недостаточно. Это говорит мне о том, что он расточает комплименты не просто из вежливости. Он выглядит почти потрясенным, когда его взгляд скользит по моему телу.
— Спасибо, — бормочу я.
Затем его взгляд поднимается к моему дому и обратно возвращается ко мне.
— Моя мама сегодня работает в ночную смену, а Софи на вечеринке с ночевкой, иначе я бы познакомила тебя со своей семьей.
— У тебя хороший дом, — отвечает он, и я хихикаю над ним.
Это двухэтажный дом тридцатилетней давности. Траву нужно подстричь, и отсюда я вижу запотевшие окна. Тем не менее, приятно слышать, что он называет это прекрасным, потому что это прекрасно для меня. Хотя это и близко не так модно, как у него.
— Вообще-то, я живу в гостевом домике сзади.
Я указываю на боковые ворота, которыми пользуюсь, чтобы попасть в дом рядом с бассейном. Это было большое дело, когда мы купили дом, и я почти уверена, что мой отец считал себя крутым парнем, потому что в его доме был бассейн.
— Готова? — Он открывает передо мной пассажирскую дверь и приглашает внутрь.
Как только мы остаемся одни в машине, я чувствую запах его одеколона, более сильный, чем его обычный аромат.
Он кажется напряженным, пока мы едем, костяшки его пальцев на руле побелели.
— Нервничаешь? — Спрашиваю я.
Эмерсон на удивление хорошо справляется со стрессом. Последние несколько недель он был занят, но не
