Это мы уже в курсе. Накидываем куртки, одновременно с Шаманом вставляем в губы по сигарете и, взяв у Макса адрес, выходим к тачке. Пока водила её греет, курим.
— Слушай, а я знаю этот адрес, — затянувшись, взмахивает сигаретой Илья.
— Да были мы там уже раза три. Район такой. Проще снести, чем вычистить. А они там ещё и детей рожают, — передёргивает плечами Шаман. — Я бы своего ребёнка на пушечный выстрел туда не подпустил, а они...
Забираемся в наш микрик, трогаемся, глядя каждый в своё окно.
— Нет, ну правда, — снова взвинчивается Шаман. — Объясните мне, на хрена они там плодятся, если у большинства денег только на бутылку? И то, если дать по башке соседу и забрать эти бабки у него.
— Проведи там какой-нить обряд, — усмехается Илья, — вдруг поможет.
— Очень смешно, — выдаёт фейспалм Шаман. — Там только граната поможет.
Добираемся до адреса. Скорой ещё нет. У подъезда стоит машина участкового, а возле неё собралась стайка местных мальчишек.
— Ладно, с гранатой я погорячился, — лыбится Шаман. — Обойдёмся обрядом.
У него чётки в кармане. Заходим в тёмный подъезд, провонявший сивухой и мочой. Стены исписаны, лампочек нет. Этот дом снести обещают уже лет пятнадцать. Всё никак. Хотя по документам, скорее всего, его уже здесь и нет. А люди вот есть. И на самом деле разные. Нормальных тут тоже хватает, просто идти им некуда, они бы, может, и рады.
Шаман поднимается прямо передо мной, перебирая пальцами свои чётки. Деревянные бусины постукивают друг о друга, а кожаная кисточка отбрасывает кривую тень на ступеньки. На лестничном пролёте нас встречает участковый. Жмём друг другу руки, слушая, как за дверью всё ещё идёт потасовка.
Рассредотачиваемся, достаём табельное.
— Па-па! Не надо! — раздаётся детский крик.
Илья ломает хлипкий замок двумя ударами ноги. Врываемся в узкую прихожую.
— На пол все!
— На пол!
Берём в прицел двух пьяных мужиков. У одного рука прилично порезана, на пол накапал кровью. У второго нож. Шаман выбивает и роняет тело в растянутой тельняшке лицом в грязный линолеум.
— Беспредел! — пытается орать он оттуда.
— Да я ... вас... всех...
Сделав вдох, наклоняюсь к мужику и рычу ему в ухо:
— Сейчас мы тебя здесь под этот линолеум закатаем, а потом скажем, что нас вызвали уже на труп. Ни одного свидетеля вокруг. Только твой собутыльник и пьяная баба. Тихо лежи. Вякнешь, всё будет так, как я сказал.
Мужик затыкается. Сопит и шмыгает носом, тяжело дыша. Раненого качает. Шаман усаживает его на стул. А баба ложится рядом со своим мужиком.
— Комнату проверь, — кивает Илье.
Он уходит и через пару минут возвращается с рыжей девчушкой лет десяти. Зарёванная, нос опух, глазищи красные, по щекам веснушки, будто на улице лето. В ужасе смотрит на родителей, а я такие моменты ненавижу. Нам придётся передать её в ПДН и опеку. Оставить здесь не имеем права. Что с ней будет дальше, решать тоже не нам. Иногда даже таким родителям дают шанс и возвращают детей.
Илья выводит девочку в подъезд и отдаёт участковому. Семейку её бухую скручиваем, оставляем лежать до приезда скорой. Пишем пока протоколы. Я вспоминаю Настенькину квартирку, Мишу её ублюдочного. Завожусь и тут же выдыхаю. Невеста моя теперь. Смешная, тёплая, домашняя. И вроде даже отпускает эта грязь, кусками отваливается. Приду вечером, меня ждут. В душ схожу, смою с себя смену и к ней обниматься, тискать и обязательно смущать.
Из-за снегопада вся работа двигается медленнее. Скорая забирает порезанного. Колоть ему ничего нельзя. Обрабатывают, забирают с собой. Хоть прокапают малость.
Инспектор ПДН в присутствии двух представителей службы опеки забирает с собой рыженькую девчушку. Подмигиваю ей. Всхлипывает, но улыбается. Умничка. Хорошо всё у неё будет. Она, как моя Настя, сильная.
— Куда вы повели моего ребёнка?! — начинает барагозить мать. Илья отталкивает её в сторону, что-то рычит в лицо, я не вслушиваюсь.
Забираем с Шаманом орудие преступления, мужика с пола и тащим всё это добро в тачку.
— А мужа куда? — вслед за нами на улицу выскакивает всё та же баба. В одном помятом халате и резиновых шлёпанцах на босу ногу.
— Иди проспись, тебя повесткой вызовут, — отгоняет её участковый.
— Никуда я не пойду, — она пытается с ним бороться.
— Как всё же отвратителен женский алкоголизом, — рассуждает Илья.
— Угу, — кивает Шаман. — Вроде столько дерьма насмотрелся и пока служил, и здесь с вами, а каждый раз передёргивает.
В микрике воняет впитавшимся в кожу перегаром. Открываем окна, чтобы легче дышалось. Перечитываю оформленные во время задержания бумаги, натыкаюсь на паспортные данные. Достаю мобильник из внутреннего кармана куртки, набираю Снегурку.
— Всё хорошо? — беспокоится она.
— Отлично. Насть, пожаришь картошки на ужин? — пацаны посмеиваются, а я улыбаюсь во все тридцать два.
— Конечно. Я сейчас в магазин пойду. Что купить к картошке? Сметаны или солёненького?
— Доставку закажи, малыш. Утонешь в сугробах. Тут капец, — смотрю в окно, как работает снегоуборочная техника. Бело всё, аж глаза режет. Но красиво. Город белый-белый.
— Я прогуляться хочу. Так что купить?
— Огурцов давай или грибочком, — перевожу взгляд на парней. Шаман слюну сглатывает.
— Договорились, — звонко смеётся Настенька.
— Невеста, ты паспорт-то свой нашла? Нам заявление пора подавать.
— Я найду, — преувеличенно бодро.
— Насть, — подозрительно щурюсь.
— Что?
— Ты за меня замуж выходить передумала?
Парни давятся смехом, я и сам продолжаю улыбаться, а сказочная девочка сопит мне трубку.
— С ума сошёл? Не передумала, конечно. Я же... я... люблю тебя, — шёпотом.
— Ладно, верю. До вечера, — отбиваюсь и прячу телефон в карман.
— Дэн, мы тут подумали... — начинает Илюха.
— Хрен вам, а не жареная картошка!
По микрику снова раздаётся дружный смех.
Прошу водителя остановить у магазина. Не положено с задержанным, но это так, шалупонь. Его один хиленький боец уложит, а тут опытные опера. Парни просят и им взять сигарет. Шаман заказывает ещё бутылку воды.
Ухожу, закупаюсь. На обратном пути останавливаюсь на крыльце, прикуриваю. Зажигалка замёрзла. Трясу её, психую и возвращаюсь за новой, а когда снова выхожу на улицу, меня перекашивает от злости. Чёртов триггер Коновалов стоит у какой-то крутой тачки с сильно тонированными стёклами.
— Гайцов на тебя, гондона, нет, — рычу себе под нос, всё же прикурив и вдохнув в лёгкие побольше крепкого дыма. Горло дерёт, выдыхаю, иду к своим.
— Морозов! — орёт Коновалов. — Капитан Морозов, почему не отзываетесь старшему по званию?
— Без формы не признал, подполковник, — развернувшись, небрежно отвечаю ему.
Скрипя по снегу подошвами дорогих ботинок, Коновалов идёт ко мне, засунув руки в карманы расстёгнутого чёрного пальто.
— Слышь, капитан, — в каждом слове столько яда, — ты бы Снегурку на место вернул по-хорошему. А то ведь я и по-плохому могу.
Вынимает руку из кармана, я в этот момент роняю бутылку воды в снег, бью Коновалова под дых и скручиваю в болевой, обезвреживая как потенциального преступника.
— Ссука, пусти! — дёргается, хотя знает ведь, что бесполезно. Будет только больнее. Сам себя поломать может.
— Что же ты, подполковник, — шиплю ему над ухом, — опытный мент, а перед опером такие неаккуратные жесты делаешь, — отпускаю его. — А вдруг у тебя ствол в кармане был? Или нож? Или вообще граната? М?
— Идиот! — подрывается с колена. Всё пальто, штаны в снегу. Кайф!
— Рефлексы, — развожу руками.
— Запомни, Морозов, — он шагает ко мне и кипит от бешенства. Глаза бегают, ноздри раздуваются, — Я твою девку всё равно заберу. И хер ты об этом узнаешь. Понял? Урод! — выплёвывает на эмоциях, разворачивается и уходит к своей тачке.
— Чё это было? — ко мне подбегает Шаман.
— Да, ничего, — отмахиваюсь, — нормально всё. Поехали уже. Макс ждёт «доставку».
