Тогда впервые, Рома задумался, возможно, все может быть иначе?
Какое-то время он действительно верил в это.
— Если мы такие плохие, поедешь в интернат. Такие люди твою речь слышали, что уже позвонили куда следует, — отвечает спокойно.
— Ты меня никому не отдашь! Ведь ты у меня лучший папочка! А я твоя доченька, — Зоря пробует его обнять, но Рома отодвигается.
— Сегодня я все услышал.
— Пап, нет! — все же умудряется повиснуть у него на шее и расцеловать в обе щеки. — Ты ведь понимаешь, что я нормально станцевать не могла из-за того, что у нас в семье творится! Мама с цепи сорвалась, не узнаю ее!
— Еще одно подобное слово о матери, — Рома внешне остается спокойным, но от его взгляда Зоря вздрагивает.
— Все, все… прости, ляпнула не подумав.
Нет, это его грех, один из самых горьких и тягостных.
Он позволил впутать дочь в грязь. Так боялся не замарать Леру, что в итоге Зоря оказалась посвящена в постыдный секрет.
Она его застала с Аленой, а Рома тогда думал, только о том, чтобы не узнала жена — ведь это будет крах всему.
Его Лера… более чистого и доброго человека он не встречал в жизни, она меняла все вокруг, и рядом с ней он чувствовал себя не чудовищем, а человеком. Иллюзия. Нельзя вечно скрываться за ложью, когда-то жуткая правда должна была выплыть наружу.
Но Роме так хотелось оттянуть время, сделать еще несколько глотков чистого воздуха рядом с женой. Обманываться, что они смогут победить окружающий их смрад. Ведь Лера так долго не чувствовала гнили. Он оберегал. Защищал, и при этом продолжал погружаться дальше во вранье, интриги, ненависть.
Он в них жил с ранних лет. Рома не видел ничего другого. А Лера, пусть не сразу, но она перевернула его мир, позволила почувствовать другую жизнь, чистую и счастливую. Он понимал, что за это иллюзорное счастье придется заплатить. Но даже сам до конца не отдавал отчет, насколько высокой будет цена.
— А бабушке информацию ты тоже продавала из лучших побуждений? — спрашивает у дочери, вновь видя в ней гниль родного деда. Именно так всегда поступал Вениамин.
— Пап, она бы все равно узнала про тебя и тетю Алену, — Зоря всхлипывает. — А про Максима, прости, мне надо было тебе рассказать. Тут я совершила ошибку и раскаиваюсь.
Нет, она не раскаивается. Теперь Рома смотрит на свою дочь без лживого розового тумана.
Ему жаль, что его проклятые гены передались Зоряне, что Лера через все это проходит. Она не заслуживает такой дочери. И в этом его вина. Во всем.
Он слишком баловал дочь, радовался, что в ней нет его семейного наследия — смрада и ненависти.
Ошибся. Иллюзии бывают такими реалистичными.
— Иди, тебя зовут, — замечает, как в дверях заднего входа в театр, показывается голова Миланы Сергеевны.
— Папа! Прости меня! — и снова этот взгляд невинности и с выглядывающим дьяволом Вениамином внутри. — Я так тебя люблю! И ты это знаешь!
Любовь… сколько у этого слова оттенков.
Рома провожает дочь взглядом, присаживается на заснеженную лавочку.
С детства он знал только черную любовь, пропитанную жгучей ненавистью. Мать и отец, которые развелись, когда ему было три года. Сколько лет они продолжали с упоением пожирать друг друга. Они рушили все, к чему прикасались. Отец, по сути, продавший его мать другому, она презиравшая его за это, и в то же время продолжавшая сгорать в их грязной агонии.
Именно такую любовь Рома видел всю свою жизнь. И только Лера показала, что в этом мире еще существует чистота. Только Рома и не подозревал, как низко он может упасть, оберегая эту чистоту, от окружающего ее смрада. И в итоге он поступит аналогичным образом, растопчет все, что действительно ему было дорого в жизни. Нет, не может быть ему прощения.
— Ну и наворотил ты дел, сынуля, — неспешной походкой к нему приближается мать.
Он знал, что она придет. Чувствовал. Поджидал. Разговор неизбежен.
— И я рад тебя видеть, — отвечает спокойно, позволяя сарказму проскользнуть в голосе. — Мама…
Глава 41
— Осталось совсем мало времени, не мог быть осторожнее! Прибить тебя мало! — качает головой.
— Так прибей, — Рома смотрит спокойно.
С детства он научился все держать в себе. Смотреть, как родители с ненавистью пожирают друг на друга, как манипулируют им, окружающими. Рома привык прятать эмоции, иначе не выжить, иначе можно сойти с ума.
— Мне сейчас бегать и улаживать конфликт с твоей дочерью. Органы опеки не должны влезть, тем более сейчас! Взбесившаяся Алена, с которой ты зачем-то спутался. Макс должен был присматривать, а наступил на те же грабли. Что в ней особенного? Почему она? — мать стискивает челюсти до скрипа.
— До сих пор ревнуешь ее к Вениамину, — Рома усмехается, из разбитой губы течет кровь… горькая пропитанная многолетним ядом.
— Ты их свел! Пусть бы подыхала! Рома, ты всегда все портишь! А ведь я просила тебя о малом! — она тоже пытается держать себя в руках, но багровые пятна на лице свидетельствуют о ее состоянии.
— Такой вот у тебя сын, — разводит руки в стороны. Долго смотрит на нее, сцепляет руки в замок. — Не трогай Леру. Не держи около себя.
— Вам надо помириться. Это лучший вариант. Не сможешь, тогда… ммм… мне придется сделать ее недееспособной.
— Я тебя уничтожу, — произносит ледяным тоном, медленно по буквам.
— Силенок и духу не хватит, сынуля, — скалится. — А у меня нет времени сопли жевать. Каждая минута на счету. Надо было ее раньше под свой контроль взять. Так ты же не подпускал, уверял меня, что справишься!
Рома поднимается с лавочки, подходит впритык к матери.
— Вениамина хватило сил остановить. Хватит и тебя, — он не угрожает, он говорит факт. Для Леры, для безопасности своих детей, даже Зори, он на все пойдет.
— Ты… Нет, — мать отшатывается, как от удара. — Ты не мог… Ты знал, ты все знал… На отца руку поднять, такое ничтожество, как ты… Моего Вениамина! — в ее глазах стоят слезы ненависти.
Когда мать плакала?
Рома видел ее слезы два раза в жизни.
Первый раз, когда ему было три года. Он очень хорошо запомнил день, когда отец сообщил, что мать должна стать сиделкой для какого-то Игоря.
— Ты не будешь есть и спать, будешь, как собака сидеть у его кровати, сторожить, кормить, поить, менять ему судно. Все что угодно, главное — чтобы он не представлял жизни без тебя.
— Веня! Но как же мы! — по лицу матери градом лились слезы, и в Роме зарождалась ненависть и желание отомстить за каждую слезинку матери.
— Когда выйдешь за Игоря, тогда и поговорим. А еще лучше станцуем вместе на его могиле, — отец жутко засмеялся. Потом обернулся и заметил маленького Рому в углу между кроватью и креслом. — Ничтожество, а ты чего подслушиваешь? — тянет его за ухо по полу. Рома уже тогда не плачет, вся боль остается в середине, он только смотрит на слезы мамы, они так ранят. — Ты не сын, ты позорище. Ты никогда не станешь нормальным мужиком, — бросает Роме, прежде чем закрыть его в кладовке. — Ларка, зачем нам это существо? Он только мешает.
Рома слышит вопли мамы, их ругань с отцом.
Это было лишь начало унижений. Потом Рома пройдет через них все, потом он привыкнет, научится с этим жить. Как и с тем, что мама постепенно превращалась в абсолютно другого человека, в чужую для него женщину.
Второй раз Лариса плакала, когда узнала про смерть Вениамина. Она валялась на полу, корчилась и выла, как раненое животное. На похоронах она взяла себя в руки, ни слезинки не скатилось по ее щекам.
Лариса любила своего палача, спорила, кляла, но выполняла все, о чем он ее просил, и так же одержимо ненавидела, постепенно превращаясь в чудовище под стать Вениамину.
— Это сделал я мама. Рассказать, какими были его глаза в последние минуты жизни? — Рома получает пощечину. — Поэтому хорошо подумай, прежде чем даже дыхнуть в сторону Леры.
Жена не хочет его слушать. А Роме так многое надо ей сказать, пока не стало слишком поздно. Мать права, времени очень мало. Игорь может отправиться к праотцам в любой момент.
