Ладони и виски Андрея взмокли, когда он подумал о том, что нечто подобное могло произойти и с Алисой. Неужели он оказался настолько слеп и глух, что пропустил вербальные знаки, которые прямо указывали на насилие в отношении нее? Если это так, то грош ему цена со всеми его познаниями в психологии.
Разумеется, еще оставался процент, что она просто-напросто пыталась давить на жалость и испытывать его на прочность, желая проверить, что на самом деле он чувствует и на что способен. Но ожидать подобного поведения от юной девушки, значило признать ее настолько расчетливой и прошаренной, что в пору было поучиться у нее манипулировать людьми.
Они оба оказались заложниками ситуации. Уставшие, издерганные, полные недоверия к себе и друг к другу, запертые наедине с тайными желаниями и мотивами. Каждый пытался удержаться и не потерять равновесие в безумной гонке по скоростному шоссе собственных мыслей и чувств.
— Ничего не хочешь мне рассказать? — спросил Андрей после того, как заправил машину на одной из заправок.
Все это время, а прошло уже больше четырех часов, между ними царило гнетущее молчание, от которого корежило не только его. Андрей видел, что Алиса находится в жутком стрессе — ее кожа стала пепельно-серой, а вокруг зрачков появились красноватые точки.
Он сунул ей в руки бутылку с водой, горячую слойку с сыром и шоколадку. Пакет с пирогами так и остался в номере мотеля, а самого его после признания Алисы мутило и о еде даже не думалось. Ему-то не думалось, а вот девчонка, сидящая рядом с ним, молчала, как партизан, ни словом не заикнувшись о голоде.
Алиса с жадностью пила воду, тонкие струйки текли по ее подбородку, но она не обращала на них никакого внимания.
— Андрей, ты прости меня, — наконец сказала она, вытирая ладонью рот. — Я доставила тебе массу хлопот и неудобств.
Его брови подскочили вверх. Он нервно хохотнул.
— Говоришь так, будто мы обсуждаем испачканную обувь.
— Что? Какую обувь? — Алиса перевела на него рассеянный болезненный взгляд. Андрей сглотнул.
— Это я так, ради сравнения. — Он пристально смотрел на нее, пытаясь отыскать в ее глазах признаки безумной игры. Но их там не было. Зато была такая мука, от которой у него волосы приподнялись на загривке. — Нам осталось совсем немного, — сменил он тему. — В Москве легко затеряться, особенно, если ты действительно этого хочешь.
Алиса кивнула и поднесла к губам слойку, но затем передумала и протянула ее ему:
— Хочешь?
— Нет. Вот приеду, закажу огромный стейк, — глухо ответил он. — Полцарства за коня… Тьфу ты, за кусок мяса…
Губы Алисы дрогнули. Она стала есть, откусывая маленькие кусочки, и Андрей ощутил, как внутри него что-то заворочалось и заныло. Как в детстве, когда он притащил в дом облезлого дрожащего котенка, которого нашел зимой на люке теплотрассы.
Котенок был грязный, непонятного пегого оттенка, одноглазый и блохастый, но у него даже мысли не возникло тогда, что его выставят из дома вместе с полудохлым найденышем. Ветеринар сказал, что глаз коту вышибли травматом, и только по счастливой случайности животное уцелело. В клинику они ходили с матерью, он нес котенка на руках, завернутого в ее шаль. На Андрея слова врача произвели такое впечатление, что он не удержался и заплакал. Ему было стыдно за свое поведение, но никто его не высмеял и не потребовал быть мужчиной. Наоборот, ветеринар — крупный серьезный дядька с сильными руками атлета, погладил его по голове и сказал матери, что она воспитала отличного парня.
Этот кот пережил с ними все хорошие и трудные годы и до сих пор жил с его родителями. Уже полностью ослепший, он все еще без труда запрыгивал на диван и ходил в лоток.
Андрей воспринимал эту историю как удивительный кульбит судьбы, доказывающий, что по большому счету, разницы между людьми и животными нет. В том смысле, что люди, как и животные, обречены на страдания, если рядом с ними не будет тех, кто о них позаботится.
За внешней же хрупкостью Алисы таилось нечто гораздо более сильное, чем он мог себе представить. Ведь он это понял с самого начала, но разгадать ее полностью до сих пор не мог. Теперь, когда между ними повисли ее слова об убийстве, Андрей чувствовал себя не в своей тарелке. И чем дольше он думал об этом, тем отчетливее осознавал, что эта мысль в ее голове не случайна.
Вероятно, если бы он был начисто лишен каких-либо привязанностей, то сам факт убийства не казался бы ему таким уж трудным выбором, но даже тогда ему пришлось бы изыскать в себе что-то такое, что дало бы ему внутреннее право на подобную жуткую вещь… Допустим, нападение в подворотне, когда у тебя не остается ничего другого, как ответить насилием на насилие, оправдывало бы это действие. Как и защита более слабого. Но вот так, продумать все до мелочей и совершить преступление?…
— Он твой отец, — повторил он, глядя на то, как Алиса водит пальцем по обертке шоколада. Требовать от Алисы откровенности в тот момент, когда она не была к этому готова, казалось кощунством. Представлять картины произошедшего с ней — еще страшнее.
Она кивнула и отвернулась. Ее губы искривились, из груди вырвался рваный вздох.
— Иди сюда, — прошептал он и, когда она, всхлипнув, доверчиво подалась к нему, прижал ее голову к своей груди.
28 Бражников
Виктор Алексеевич Бражников стоял у окна гостиничного номера и сосредоточенно наблюдал за тем, как в невысокой траве, прижав уши и подрагивая облезлым хвостом, крадется серый кот. Его цель находилась в трех метрах от него — на стилизованной оградке из камней вокруг клумбы с ноготками чистила перья белая молодая голубка. Мужчина оперся на подоконник и не сводил с нее глаз, предвкушая, когда серый охотник вцепится в гладкую птичью спину, и в воздух полетит белоснежный пух. Однако мысли его были заняты совершенно другим. Бражников пытался понять или, вернее, объяснить, почему столичный чиновник так скоропостижно решил покинуть Тимашаевск. А то, что он его покинул, не вызывало сомнений.
Бражников задумчиво поводил мощной челюстью из стороны в сторону, затем стиснул зубы и ударил кулаком по подоконнику.
Голубка за окном встрепенулась и, в тот самый момент, когда кот уже готов был прыгнуть, взлетела. Теперь тот стоял, вытянув шею и все еще тряся хвостом, и провожал ее удивленным взглядом.
— Вот ведь сука какая… — произнес Бражников и покачал головой. К кому именно относились эти слова, он, пожалуй, не смог бы вот так сразу ответить. Потому что все, что происходило с самого утра, не поддавалось никакому объяснению и вызывало в нем мучительный зуд, начиная с бритого мясистого затылка и заканчивая красноватыми сбитыми костяшками пальцев.
Он достал сигарету, закурил и огляделся, цепко выхватывая каждую деталь безликого интерьера. Гантемиров задержался внизу, пытаясь добиться от дежурной, когда московский гость изволил свалить из номера. Бражников же сразу поднялся, чтобы своими глазами увидеть и убедиться в том, что Головастый его попросту кинул. Других версий он даже не рассматривал. Ведь все, что шло не по его правилам, иначе как кидаловом он не называл.
То же самое относилось и к Алисе. Нет, с собственной девкой-то он разберется, размышлял он, сбрасывая пепел на бежевый палас. С ней-то как раз все понятно. Одного взгляда на ее лицо при известии о свадьбе с Карапетяном было достаточно, чтобы сообразить, что она взбрыкнет.
Но деваться ей некуда. Карту он уже заблокировал. Но со вчерашнего дня она ею не пользовалась — отчет о тратах приходил к нему. Наличных у нее разве что на мороженое. Паспорт… Бражников поморщился и сунул окурок в стоявший на столе стакан. Вот паспорт надо проверить. Билетов она не брала, иначе ему бы сразу сообщили об этом. Прячется, наверное, у кого-то из своих подружек, как пить дать. Сопли на кулак наматывает.
Он скрипнул зубами и прищурился. В воздухе отчетливо сквозило что-то враждебное, чужеродное, будто он, Витя Бражников, сам того не ведая, пропустил что-то очень важное, и это касалось именно Алисы. Но этого не могло произойти — вся ее жизнь была у него как на ладони. Он знал каждый ее шаг. Получается, стойкое ощущение неправильности исходило именно от Головастого.
