редко можно встретить в моем словаре.
Не обнаружив никаких признаков присутствия Дакоты в подвале, я подошла к другой двери. В тот момент, когда я подошла ближе, я услышала музыку, гремевшую с другой стороны.
Я осторожно приоткрыла ее и заглянула в щель.
Дакота была в центре его гаража, лежа на тренировочной скамейке. Он превратил гараж в тренажерный зал.
Все свободные веса были выстроены в ряд на стойках у одной стены. Он повесил зеркала на некоторые стены и разложил коврики по всему полу. В одном углу примостился эллиптический тренажер, рядом с ним — беговая дорожка.
Я открыла дверь шире, прислонившись к косяку, пока Дакота жал штангу с двумя черными гирями на каждом конце.
На нем были только шорты, его потная грудь была обнаженной. Мышцы его рук напряглись и затряслись, когда он поднял штангу до упора, а затем отпустил ее на выдохе. Я тяжело сглотнула, мой пульс участился при виде его пресса, похожего на стиральную доску.
Прошлой ночью мы занимались сексом при выключенном свете. Сегодня я бы не повторила ту же ошибку. Я хотела, чтобы картинка соответствовала моим чувствам.
Дакота поднимал штангу за штангой. Наконец, он поставил штангу на упор за головой и сел. Он провел пальцами по своим влажным от пота волосам, разделяя пальцами черные пряди.
Он потянулся к полу, взяв полотенце, чтобы вытереть лицо. Затем он сменил его на бутылку с водой, стоявшую у его ног, и пустил длинную струю воды себе в рот.
Его теннисные туфли были надеты, но он не завязал шнурки. Белые шнурки свободно ниспадали на черные резиновые коврики.
— Доброе утро. — Его приветствие перекрыло громкую музыку. Он не обернулся, но, должно быть, увидел меня в зеркале.
— Привет. — Я оттолкнулась от двери и спустилась по трем ступенькам на пол гаража. Я подошла к колонке в углу, поставив на паузу злую рок-музыку.
В комнате повисла мгновенная и пугающая тишина. Я слышала, как подымается грудь Дакоты, когда он сделал еще один глоток воды и восстановил дыхание.
— Здесь мило. — Я взмахнула рукой, указывая на спортзал.
— В городе нет ни одного спортзала. Пришлось сделать свой собственный. — Он отвернулся от меня, наблюдая за мной из зеркала. — Хорошая рубашка.
— Она немного великовата. — Рукава свисали до кончиков пальцев, а подол доходил мне до середины бедра.
— Твоя одежда в прачечной.
— Хорошо. — Это был намек мне пойти надеть ее? Если это было так, я притворилась, что пропустила это мимо ушей.
Я подошла прямо к скамейке и поставила колено на сиденье между ног Дакоты. Это заставило его отвести взгляд от зеркала.
Он откинулся назад, его темные, оценивающие глаза не отрывались от моих. Они ничего не выдавали, как и в тот раз, когда я увидела их в первый раз.
Дакота выставил несколько барьеров со вчерашнего вечера. Может быть, он исчез в этом спортзале, чтобы не просыпаться рядом со мной в своей постели.
— Во сколько мы должны быть в баре? — Я провела кончиками пальцев по влажным от пота прядям его волос у уха.
— Мы сегодня закрыты. — Его голос был грубым и хриплым.
Я хмыкнула.
— Так ты в деле?
— В каком?
— Неделя со мной.
Его глаза вспыхнули, настороженность превратилась в жар.
— Думаешь, это разумно?
— Я могу выйти из этого как друзья. А ты сможешь?
Он кивнул.
— Это не проблема.
— Тогда все прекрасно. — Я накрыла его рот своим, играя с ним своим языком. Пот на его верхней губе был соленым.
Руки Дакоты впились в мои бедра, разминая мои мягкие изгибы, прежде чем скользнуть под подол его рубашки. Когда он не нашел ничего, кроме обнаженной кожи, его язык нырнул мне в рот.
Я провела руками по его плечам и спине. Я возвышалась над ним на скамейке, заставляя его подняться мне навстречу.
Кожа на его пальцах была грубой по сравнению с мягкой плотью моей задницы, когда он погладил ее, подталкивая меня ближе. Его пряный запах окружил нас, теперь он стал сильнее, когда смешался с потом.
Мои руки скользнули вниз по влажным равнинам его спины, обхватывая мышцы, которые были такими же точеными, как и его пресс. Затем я подняла свое колено и оседлала его, прежде чем опуститься на него.
Сетчатая ткань его шорт не скрывала железный прут между нами. Я скользнула рукой вниз по его груди, ныряя под эластичный пояс и сжимая его шелковистый ствол, поглаживая, когда он застонал мне в рот.
— Презерватив. — Дакота начал подниматься, но я навалился на него всем своим весом, сильнее сжимая его член.
— Карман рубашки, — выдохнула я ему в рот.
Уголки его губ приподнялись к моим, когда он потянулся к карману. Звук рвущейся фольги, учащенное сердцебиение и прерывистое дыхание эхом разносились по комнате.
Дакота слегка приподнялся, одной рукой удерживая меня прижатой к нему, в то время как другая двигалась вокруг него торопливыми движениями, чтобы снять его шорты.
Я отпустила его член, взяла презерватив из его пальцев и натянула его на его твердость. Когда презерватив был на месте, он схватил меня за бедра, поддерживая, прежде чем поднять меня и посадить прямо на свой пульсирующий член.
— Черт, — простонал он, когда я ахнула.
— Ты ощущаешься так хорошо. — Моя голова склонилась набок, когда я растянулась вокруг него. — Так, так хорошо.
Его сочный рот прильнул к моей ключице, отодвигая рубашку в сторону. Он сильно сосал, когда поднял меня и снова опустил на свой член. Жестко.
Это движение вызвало у него шипение.
Он повторил это пять раз, прежде чем его руки опустились по бокам, и он раздраженно выдохнул.
— Руки болят. Давай поменяемся.
— Хорошо, — выдохнула я.
Он поднял меня, развернул нас обоих и уложил на скамейку, нависая надо мной своим толстым, длинным членом, который все еще глубоко внутри меня. Затем он приподнял мои бедра, проверяя угол наклона одним длинным рывком и глубоким погружением.
— Да-а-а. — Все мое тело чуть не оторвалось от скамейки. Как он так быстро сообразил держать мои бедра приподнятыми, я понятия не имела. Но это был единственный способ, которым он мог проникнуть так глубоко.
Выходки прошлой ночи сделали меня чувствительной этим утром, но небольшая боль, смешанная с сильным удовольствием, заставила меня терпеть и ждать удовольствия.
Если бы Дакота жил в Нью-Йорке, у меня был бы соблазн заниматься этим каждый божий день. Так что хорошо, что у нас было ограниченное время на это. Хорошо, что ни о каких отношениях не могло быть и речи.
Это хорошо.
Его
