меня с ног до головы.
— Ну ладно. Давайте обсудим ремонт…
— Да! Конечно… В общем, дел здесь невпроворот, нужно до конца июня привести все в божеский вид — с проводкой уже разобрались, к счастью, остались только косметические работы — отштукатурить, покрасить, сделать потолок… Здесь, на кухне, в раздевалках и моем кабинете. Кстати, на кухне уже красили стены предыдущие рабочие, но, когда все высохло, краска начала трескаться и отваливаться. Начать нужно отсюда, — она встала справа от сцены, — двадцать пятого привезут устанавливать барную стойку, ну и самое важное, конечно, чтобы был готов зал, служебные помещения терпят… Что скажете?
Я обернулся на ребят, один из них незаметно кивнул мне, выражая согласие.
— Сделаем, — ответил я.
Мы подписали договор, обсудили детали — цвет стен, расположение проводки, противопожарные требования. Я уже вошел во вкус, когда почувствовал, что Лика ничего не подозревает. Она увлеченно рассказывала свое видение этого места, показывала референсы, уточняла мелочи, задавала нужные, как мне казалось, вопросы. В теме ремонта я полный профан, но актерскому мастерству пришлось научиться в силу требований профессии.
Бывшей профессии…
Да, я пошел на эту авантюру, и всерьез думал, что поступаю правильно. На самом же деле мной руководили личные интересы. Я был безумно рад, когда видел Лику. Мое сердце трепетало в те моменты, когда она говорила со мной. Я шесть лет не чувствовал ничего подобного, и бессознательная часть меня тянулась к этому, не обращая внимание на обстоятельства.
Я был круглым идиотом.
— Ну, вроде бы на этом все, — подвела итог Лика. — Когда сможете приступить?
— Завтра с утра, без проблем, — ответил один из моих ребят.
— Хорошо! Я буду здесь в восемь.
Рабочие собрали инструменты, которыми проводили замеры, и стали собираться на выход. Я помог упаковать лазерный уровень, немного помучавшись с чехлом.
— Вы не говорили, что занимаетесь ремонтом, — сказала мне Лика, наблюдая за незастегивающейся молнией.
— Да, в целом, я просто был немного напуган, — признался я.
— О! — смутившись воскликнула она. — Извините, я сама себя напугала в тот день…
Мне на помощь пришел главный из нанятой бригады, взял уровень и сказал, что они будут ждать меня на улице.
— Надеюсь, у нас получится все так, как вы хотите, — сказал я Лике.
— Не против оставить эти формальности? — спросила она. — Как-то неловко «выкать». Все-таки первый посетитель!
— Да… ладно… Тогда до завтра!
— До завтра.
Мы обменялись улыбками. В уголках ее глаз сияла благодарность, и я почувствовал укол совести. Все же, я шел на какой-никакой обман, сближаясь с ней.
XVII. Верный товарищ, заслуживший доверие еще в те дни, когда Василий Плешецкий был при делах
Двое мужчин сидели в прохладном кабинете. За окном уже стемнело, помещение освещал яркий белый свет лампы. Плешецкий любил, когда светло, и в его доме, и на работе, да и, признаться, во всех отелях использовали исключительно светодиодные лампы наивысшего качества. Плешецкий не терпел напрягать глаза, копошась в бесконечном количестве бумаг, разложенных по папкам — синяя для бухгалтерии, красная для договоров, желтая для счетов и так далее. Все эти папочки имели собственное место в шкафу. Плешецкий пользовался только шкафами, он не любил открытые полки, создающие так называемый визуальный шум. Если все же и были полки в его окружении, то они обязательно заставлены симметричными книгами подарочных изданий, фоторамками или коллекционным набором французского коньяка, который иногда дарят ему в связи с работой. Первую такую бутылку вручили еще его отцу в честь открытия отеля. Маленький Артем стоял подле него в белой футболке-поло и с замиранием сердца смотрел, как отцу вручают сияющую стеклянную бутылку с коричневым напитком. Ему тогда только исполнилось восемь лет, но он уже знал, что питье это только для взрослых, оттого этот подарок казался ему еще более возвышенным.
Плешецкий бросил взгляд на пустующее место на полке, где должна была стоять та самая бутылка, и его всего передернуло от гнева. Глаза налились кровью, а руки затряслись словно у заядлого алкоголика. Эта сучка проникла в его кабинет, устроила тут черт знает что и вылакала целую бутылку самого ценного коньяка! И при том она знала, насколько Артем ей дорожил! Знала, что именно эта бутылка положила начало успешному бизнесу его отца! Знала и все равно нагадила! Как драная кошка! Как наглая сука!
Плешецкий и Терентьев разбирали бухгалтерскую отчетность, и вот уже который квартал Артем все не мог свести цифры в единую картину. С математикой он всегда был на «ты» — не то в нем говорили отцовские гены, не то дорогостоящее образование, обеспеченное озабоченным родителем, давало о себе знать. Но в конце концов рядом с Артемом был верный друг и коллега, заслуживший доверие долгими упорными годами работы с сетью отелей «Plevas». Но последние дни мнительность Артема сосала его под ложечкой. Он привык ей доверять, но одно дело — интуиция, которая, к слову, редко подводила, а другое — Тереньтев. Одна только его фамилия внушала Плешецкому теплоту и спокойствие.
Артем потер то место под ребрами, что у него саднило уже на протяжении часа, вытянул спину и взглянул на часы — семь минут двенадцатого. Он знал, что Лика спала в своей комнате, и это немного успокаивало его. Хотя она и приперлась всего лишь час назад, за что уже получила по всем заслугам, по его жилам все равно растекалось умиротворяющее спокойствие, что она здесь, дома, а не в компании какого-нибудь сального недоразвитого мужика, у которого должно быть нет яиц, чтобы вести открытую борьбу за женщину! И вообще, какого хрена он должен бороться за свою собственную жену!? Не она ли давала клятву быть верной!? Не она ли обещала жить с ним долго и счастливо!?
Плешецкий посмотрел на документы в своем ноутбуке и на столе, возвращаясь в реальность из потока гневных мыслей.
— Уже поздно, жена, наверное, беспокоится? — спросил Плешецкий.
— Она привыкла.
— Я уже ничего не соображаю, что в этой таблице? Разве мы уже не считали эти долбанные полотенца для отеля на Луначарского полтора часа назад?
— Нет, там были халаты. И полтора часа назад мы разбирали другой отель.
— Точно…
Артем приложил согнутый указательный палец к губам. Странно, но он был совершенно уверен, что речь шла о полотенцах… Плешецкий смотрел в лицо Терентьеву — его добродушные карие глаза тонули в возрастных морщинках и усталости. Да и кроме того, все еще свежи были раны после того случая год назад, когда Артем всерьез заподозрил Арса, будто тот его обсчитывает.
— Давай
