— Оставь нас, — повелел Педро Ужасный.
Секретарь с поклоном вышел, и в комнате наступила тягостная тишина.
— Можешь ли ты, — наконец нарушил ее король, — сделать мне мою голову из бронзы?
— Ваше величество, ваша венценосная голова достойна не бронзы, а мрамора, и не моего жалкого умения, а таланта великого Фидия, — зачастил от страха художник. — И почему только голова? Весь ваш могучий торс, в доспехах, на коне должен украшать соборную площадь этого города, который вы так благосклонно почтили своим вниманием. Я давно мечтаю о такой работе и хочу представить на ваш суд эскизы, дабы вы смогли направить мой скромный дар в надлежащее русло, — Клавио остановился, чтобы перевести дыхание, но король прервал его:
— Мне нужна моя голова в бронзе.
— Да, конечно, вы правы, ваше величество. Великие уроки римского искусства, которые я со школярской прилежностью изучал десятки лет, свидетельствуют, что именно бюст способен передать всю мощь вашего гения, силу вашего характера и донести до потомков всю красоту вашего лица. — Подняв глаза на короля, художник подумал, что с красотой он, наверное, погорячился, но потом успокоил себя, что лести много не бывает.
— Мне не нужен бюст, мне нужна голова, — повторил король и миролюбиво добавил: — Если ты не в состоянии понять это, то я велю отрубить твою, покажу ее твоим ученикам, и они живо справятся с этим заказом.
Художник обмер, зная, что юмор не принадлежал к числу королевских достоинств. Желая уйти от этой темы, он уточнил, еле справившись с языком:
— Голова без шеи, Ваше величество?
— Шеи ты сделаешь ровно столько, сколько оставляет голове топор палача.
— Голову прикажете вылепить в натуральную величину?
— В самую натуральную, на какую ты только способен. Она должна быть готова через шесть дней. Если я не получу мою голову вовремя, то твоя достанется твоей жене, отделенной от тела.
— Разрешите приступить? — с военной лаконичностью спросил художник.
— Делай, — ответил король.
* * *
Порт в Бенальмадене называется спортивным потому, что в него заходят только небольшие катера и яхты спортивных классов, потому что в нем проводятся многочисленные регаты и потому что слово «спортивный» звучит очень современно. Этот порт тоже похож на этакого пижона-яхтсмена, сверкающего белозубой улыбкой на восточном смуглом красивом лице, одетого по моде последнего каталога с продуманностью опытной кокетки. В многочисленных бухточках, на которые элегантно разделена гавань, теснится череда яхт, катеров, катамаранов и других плавсредств, ни название, ни цена которых мне неизвестны. Это могло бы напоминать собачью выставку где-нибудь в Лондоне, но в отличие от собак, яхты сидят на привязи чаще всего одни, без любимых хозяев и, наверное, поэтому без конца поскуливают всеми своими дорогущими снастями.
Начав мою поисковую экспедицию, я почувствовала себя как в незнакомом лесу: все деревья разные, но похожи; все дорожки куда-то ведут, но неизвестно куда. Я начала разглядывать каждую посудину в надежде отыскать приметы присутствия на ней человека, которого хотела спасти, но скоро поняла, что из подробностей, могущих помочь мне в поисках, помню только его кроссовки типа «Адидас», темный чемодан типа «мыльница» и светло-синие глаза. Понятно, что это не те приметы, которые можно видеть с берега на открытых обзору частях яхт.
К тому же только, может, одна из двадцати имела следы присутствия хозяев, остальные казались совершенно необитаемыми. Единственное важное наблюдение, которое я сделала из трехчасового блуждания по порту, это то, что на обитаемых яхтах трап опущен, а на тех, где хозяева отсутствуют, он поднят сантиметров этак на пятьдесят над пирсом. Немного, но все-таки кое-что.
Солнце садилось. Я возвращалась в отель по улицам, заполненным двумя категориями отдыхающих: одни весело шлепали по пяткам тапочками и нежно обнимали надувные матрасы, возвращаясь с пляжа, другие так же весело стучали каблуками туфель и тоже нежно обнимали, но уже не матрасы, а своих спутников. Шла предвечерняя смена декораций на курортной сцене: море затемнялось и уплывало за кулисы, а на авансцене появлялись ярко освещенные столики террас и ресторанов. Рыбы из морских глубин перемещались на тарелки, и следом за ними бывшие пловцы и рыбаки тянулись за столики.
Марина уже перешла к сырам, когда я доковыляла до ресторана и двинулась к ней через зал. Глядя на нее как бы со стороны, я всегда удивляюсь тем комбинациям, на которые пошла природа, создавая мою подругу. Светлые волосы и огромные серо-голубые глаза без признаков близорукости являются символами ее романтичности. Морщинки на лбу и крупный выразительный нос отражают недюжинный интеллект и твердость характера. Небольшой с чуть порочным изгибом рот — печать чувственности на ее достаточно противоречивом лице. Но больше всего меня трогают ее маленькие ступни с круглыми пяточками, которыми заканчиваются крупные длинные ноги так любимой в эпоху Возрождения конусовидной формы, и ямочки, но не на щеках, а на плечах, которые видны всегда, когда Марина надевает открытые платья. Вот и сейчас, приближаясь к ней со спины, я задержала взгляд на этих трогательных ямочках, которые подчеркивают женскую природу силы, исходящей от нее. Именно это сочетание и заставляет мужчин так часто терять от Марины головы, которые она с решительностью библейской Юдифи складывает в мешок. «Господи, опять головы», — поймала я себя на ассоциации.
— Привет, ну что у нас с головой Бурбона? — спросила я, присаживаясь с тарелкой к столу.
— А что у нас с головой Алана? — спросила Марина.
— Не обнаружила, — вздохнула я.
— У меня тоже никакой информации в прессе, кроме готовящегося приезда в Марбейю короля Хусейна, — сообщила Марина, пребывая в задумчивости, идти ли ей за десертом или поберечь фигуру.
— А он что, тоже Бурбон? — Овощные закуски на тарелке не угрожали моей фигуре.
— Вроде нет, хотя все они кузены, так что уж не знаю, — Маринины колебания разрешились в пользу десерта.
— Ладно, хочу пива, — сказала я, вспомнив о лишениях, выпавших на мою долю днем.
— Закажи, сейчас кто-нибудь подойдет. — Марина пошла к сладкому столу.
Я подняла глаза и поискана глазами официантов. Они убирали посуду со столов, но ни на мои призывные жесты, ни на условный пароль «Ола», свидетельствующий о моем намерении вступить с ними в контакт, не отозвались.
— Да, сегодня не наш день, — вздохнула я.
— Пошли-ка после ужина в номер. Надо отдохнуть перед завтрашней поездкой, — предложила Марина, и в отличие от предыдущих дней это не вызвало у меня протеста. Прогулка сильно убавила мою резвость.
