А про то, по каким нелепым причинам люди часто расстаются, лучше вообще помолчать. Меня иногда охватывает злость, когда я вижу, с какой настойчивой глупостью мои знакомые разрушают свою семью. Бывает, люди живут вместе не один год, но все равно она звонит ему по телефону во время совещания и капризным голосом требует ласкового слова. Он, естественно, раздражен и пытается прекратить этот разговор. А она не дает этого сделать вопросами типа «А почему ты говоришь со мной таким холодным тоном? У тебя женщина?». И конечно, он, не выдержав, выключает трубку. Весь день летит насмарку, потому что вечером его ждут обиженные глаза, источающие слезы, и плаксивые упреки в бесчувственности, а ему снова придется доказывать свою любовь и бесконечно повторять, что она единственная женщина в его жизни. Да что там! — она лучшая женщина в его жизни: все его бывшие жены и подруги даже в подметки ей не годятся. Их залакированные шевелюры по утрам торчали дыбом, и каждая была либо стервой, либо ревнивой дурой, которая без конца отвлекала его от работы своими звонками… И в конце концов в его практичном мужском разуме рождается сомнение — а надо ли вообще это все говорить в сотый раз? Тут же появляются неотложные дела на работе, ради которых совершенно необходимо задержаться до того часа, когда возвращаться домой трезвым уже неприлично. Потому что тебя уже и не ждут трезвым, а зачем обманывать ожидания?
И знаете, что меня удивляет больше всего?
То, что все женщины, предвидя потерю своего мужчины, говорят одни и те же бессмысленные фразы и — более того — с одними и теми же интонациями. Когда я представляю, сколько раз за свою жизнь среднестатистический мужчина слушает подобные монологи, мне становится искренне жаль его.
«Скажи мне что-нибудь теплое», «Скажи, что меня любишь», «Скажи, как я выгляжу» (подразумевая: «Скажи, что я выгляжу сногсшибательно») — женщина требует этого с наивностью ребенка, который тянет маму за ручку к песочнице. Мне становится тошно, когда я вспоминаю, что сама в свое время говорила точно такие же фразы.
И не кому-нибудь, а ГМ. Впрочем, никто из прежних моих приятелей не значил для меня столько, чтобы вымаливать у них доброе слово. А у него я вымаливала. В прямом смысле слова. Мы часами висели на телефоне по ночам, когда его жена с ребенком были на даче у тещи. И я никак не могла расстаться с телефонной трубкой, тискала ее в потных пальцах, прижимала к щеке, гладила пальцами. И просила: «Ну скажи мне что-нибудь на прощание… Пожалуйста!»
«Ну нельзя же так — с ножом к горлу!» — возмущался он.
Хотя ему-то следовало уже привыкнуть. По-моему, жена требовала от него того же самого.
Это я поняла позже. Как и то, насколько мужчинам сложнее приходится в таких ситуациях. У влюбленной женщины есть свойство вцепляться в душу любимого наподобие клеща, и оторвать ее можно только с собственной кровью и плотью. Да, так я думаю, и можете сколь угодно кидать в меня камнями. Я-то заранее увижу тот камень, что прилетит мне в висок.
В расставании всегда виноваты двое. Один из них слишком доверяет, а другой — предает это доверие. И неизвестно, чья вина тяжелее, потому что доверие нас развращает. Мы с Лизой полностью доверяли друг другу и в результате поссорились так страшно, как могут поссориться только очень близкие люди, знающие все слабинки друг друга. После такой ссоры обратного хода нет. Доверие — слишком хрупкая вещь. Разбив его один раз, склеить уже невозможно. Трещина все равно дает о себе знать. Мы с Лизой после того страшного дня даже в глаза друг другу старались не смотреть: мерзко было и стыдно перед самими собой.
Встреча людей — это всегда чудо природы, счастливая случайность, подаренная жизнью. А расставание — плод человеческих усилий, дело рук любящих. Жизнь здесь не обвинишь.
Моя однокурсница — смешливая кареглазая Ксения — рассталась со своим фактическим мужем (четыре года в гражданском браке!) только из-за того, что они после института не смогли выбрать, где жить. Он хотел вернуться в свой маленький периферийный городок с кучей родственников, свежим воздухом и парным молоком. А она не мыслила жизни без мегаполиса, театров, ночных клубов, общества и тому подобной ерунды. Нет, я не на его стороне, просто мне непонятно, как чудо любви может разбиться о такую мелочь.
Когда я пыталась представить нашу с ГМ жизнь, то в моей голове не было ни одной четкой мысли. Кроме понимания того, что все будет так, как он захочет, а я буду счастлива. «В тебе меня устраивают даже недостатки», — говорила я ему, и он принимал это как должное.
Поначалу положение любовницы меня ничуть не тяготило. Это было сродни романтическому приключению: тайные встречи, почти шпионские способы маскировки, волнующий секс. Было весело, пока в один прекрасный день я не поняла, что люблю этого человека.
Не хочу пересказывать наши отношения — долгие, превратившие меня в «женщину с телефонной трубкой». Суть в том, что для меня он был и наверняка останется Главным Мужчиной. Я никогда не выйду замуж и не почувствую блаженства растворения в другом человеке. В жизни может быть только один Главный Мужчина. Я поняла это после смерти Игоря. Поняла — и приняла. Тем более нужен ли мне мужчина? Смешная Настя во многом права, рассуждая о матримониальных стереотипах… ГМ остается в моей жизни и сейчас. Не важно, что он далеко, на берегах Мертвого моря. Время от времени он присылает мне ироничные, даже жестокие письма, а я читаю их с умилением на сон грядущий вместо колыбельной. Что мне еще нужно? Даже если я случайно встречу того мужчину, который захочет и сможет быть рядом со мной, даже если мое сердце вдруг оживет и наполнится волнением, как новой кровью, — это ни к чему не приведет. Рано или поздно я увижу в зеркале над его или своей головой грязно-серый ореол, и все сразу станет бесполезным и жалким. А до наступления этого момента я буду со страхом вставать каждый день и бежать к зеркалу, как помешанная на своем весе манекенщица с утра вскакивает на весы. Зачем? Мне хватит пыток. Дайте мне мирно заплесневеть в моем одиночестве.
Спустя четыре года после своего отъезда ГМ снова появился в моей жизни. Умер его отец, и он приехал на неопределенный срок решать вопросы, связанные с похоронами, наследством и всем прочим, что остается после смерти близкого.
ГМ вернулся в мою жизнь, как всегда, телефонным звонком. Игорь в эту ночь дежурил, и я коротала вечер наедине с ноутбуком и пакетом жареных семечек.
Когда трубка просигналила, я лениво, не вставая с места, протянула за ней руку.
— Алло.
— Алло, могу я услышать Александру?
Голос из трубки дробью звуков разбежался по телу. Узнавание было мгновенным. Мою расслабленность как рукой сняло.
— Ты уже забыл, что я живу одна? — спросила я.
— Нет, просто решил удостовериться, что ты меня не забыла, — кошачьим голосом протянул он.
Я обожала, когда он говорил с такими ленивыми кошачьими интонациями. От них сладкая судорога сводила низ живота.
Мы встретились на следующий день в Измайловском парке.
Любила я его тогда или уже нет? Это один из самых сложных вопросов в моей жизни. До той встречи мне казалось, что ГМ уже утратил свою власть надо мной. Могла же я спокойно отдавать себя другим мужчинам, и они не казались мне смешными, неуклюжими, не стоящими моего внимания, как это было во времена ГМ, когда любой представитель мужского рода мерк на его фоне, казался блеклым подобием. Да, такое у меня старомодное устройство: когда я люблю, для меня существует только один Мужчина.
На нашу встречу в Измайловском я шла без особого волнения: представляла, как подойду к нему — с новой короткой стрижкой, в облегающих темно-синих джинсах и короткой спортивной курточке, слегка накрашенная, так, чтобы это не бросалось в глаза. Небрежно скажу: «Привет, мое счастье исчезнувшее!» Потом дерну молнию на куртке, словно мне стало жарко, неожиданно оближу губы, как он учил. Я очень хорошо это представила, даже видела тот взгляд, которым он меня смерит.
