— Всегда пожалуйста.
— Это не значит, что я доверяю тебе.
— Я знаю.
— Звоню я тебе по настоянию подруги. Я не хотела этого делать.
— Я понимаю.
Мне нечего сказать, поэтому я сижу молча, покусывая губу, пока он не начинает хихикать.
— Перестань кусать губы.
Я испуганно втягиваю воздух и в панике оглядываюсь.
— Ты что, наблюдаешь за мной?
— Нет. Просто ты так делаешь, когда не можешь решить, хочешь разбить что-нибудь о мою голову или поцеловать.
Тяжесть его эго могла бы привести к коллапсу целые солнечные системы.
— Мы уже сто раз это обсуждали. Я не хочу целовать тебя.
— Я знаю, что ты не видишь мое лицо, но сейчас на нем выражение крайнего неудовольствия. Мы же договорились не лгать, забыла?
Мне хочется разорвать этого гребаного пони-единорога в клочья. Зубами. И отправить одному самодовольному ублюдку видео этого.
— Если я когда-нибудь и поцелую тебя, то только дабы удовлетворить болезненное любопытство о том, каково разочарование на вкус.
Он покатывается со смеху.
Это так неожиданно, что я просто сижу и слушаю его какое-то время, не только наслаждаясь этими звуками, но и не понимая происходящего.
— Почему тебе нравится, когда я говорю такие вещи?
Он все еще хихикает, когда отвечает:
— Потому что никто другой не смеет.
Как и многое другое, наличие у него чувства юмора становится сюрпризом. Безусловно, у него раздутое самомнение, но он может и посмеяться над собой. И, стоит признать, его манеры весьма хороши.
Он умудренный опытом, умный и — для безжалостного убийцы с репутацией крайнего насильника — обладает неслыханным самоконтролем.
Мой отец никогда не отказывал себе в женщине, если хотел ее.
Если она будет сопротивляться, он бы посмеялся, а потом взял ее. О его аппетитах ходят легенды. Так же как и о его вспыльчивом нраве и его исключительной чувствительности ко всему, что можно истолковать как оскорбление: он перерезал глотку своему собственному портному за предположение, что, возможно, придется перешить пальто, немного увеличив размер.
А этот мужчина реагирует на мои оскорбления смехом.
Он спокойно принимает мой отказ целоваться с ним. Он и пальцем меня не тронул, хотя его желание уложить меня на лопатки было более чем очевидным.
Он сдержал свое слово не причинять мне вреда и отпустить меня, хотя держать меня в плену ему было чрезвычайно выгодно. Без всяких сомнений, мой отец дорого заплатил бы за мое благополучное возвращение (хотя бы потому, что того требовала честь семьи).
Будь я менее осведомленной, я охарактеризовала Киллиана Блэка как джентльмена.
Красивый, опасный, необычный джентльмен, способный прожечь дыры в женском теле жаром своих глаз.
— Ой-ой, она задумалась. Хорошо это не заканчивается, — хмыкает он. Его тон мягкий и дразнящий. Нежный и теплый.
Меня поражает невероятная мысль, что у Киллиана Блэка есть мягкая сторона.
— Я тебя не понимаю, — выпаливаю я.
— Но хочешь. — Его голос становится еще мягче.
— Да, — от ужаса, согласие срывается с моих губ, но я «переобуваюсь» так быстро, как только могу. — Нет!
Мы мгновение молчим, пока я не бормочу:
— Не знаю. — От раздражения я закрываю глаза и делаю вдох. — По правде говоря, да, но я не хочу это признавать, потому что тогда мне придется любить себя еще меньше. Так я стану чувствовать, что иду против того, за что выступаю.
— Потому что?..
— Из-за того, кто ты есть. Кем ты являешься. Что ты делаешь. Все это.
В очередной паузе я ощущаю, что он не знает, как поступить. Киллиан борется с собой из-за чего-то, но я не знаю, из-за чего. Затем в трубке раздается его хриплый голос:
— А что, если я не тот, за кого ты меня принимаешь, милая?
— Но ты именно тот. — Мой ответ последовал незамедлительно.
— Представим, что нет, — дожимает меня он. Его тон мягкий, но напряженный.
— Окей. Если мы отправляемся в страну фантазий, я подыграю. Если бы ты не был тем, кто ты есть, я бы... ну, я бы...
Для начала, я бы хотела заняться с тобой сексом. Много-много горячего секса, потому что ты чертовски красивый жеребец, и я хотела бы скакать на тебе до истощения.
— Милая? Ты еще здесь?
Мои щеки горят. Мне приходится прочистить горло, прежде чем заговорить, чтобы не походить на оператора секса по телефону.
— Я позвонила, чтобы узнать, каковы твои намерения относительно информации, которой ты располагаешь обо мне и моих подругах. — Я снова прочищаю горло. — А также выяснить, как ты узнал, что я нахожусь в этом отеле.
Немного помолчав, он хрипло произносит:
— Для протокола, я бы с радостью занялся бы с тобой тем, о чем ты подумала, но не сказала.
Я прерывисто выдыхаю, роняю голову на руки и закрываю глаза.
Он мне уступает, потому что больше не упоминает об этом. Его тон становится деловым.
— Единственное, что я собираюсь сделать с полученной информацией, это следить, чтобы ты была в безопасности.
— Безопасности? О чем ты?
— Не то, чтобы тебе сейчас особо угрожали, но сербы пришлют за тобой больше людей…
— За мной охотятся сербы?
В то время как мой голос поднялся на октаву, голос Киллиана на одну упал.
— Они тебя не тронут. Даже не приблизятся к тебе. Я обещаю тебе, Джулия, что буду оберегать тебя.
Его слова звучат убедительными, но моим нервам это не помогает.
У меня вспотели ладошки. Я сжимаю телефон, пытаясь контролировать свое дыхание.
— Почему они преследуют меня?
— Судя по всему, твой отец превратил стычку из-за маршрутов торговли наркотиками в войну. Сербы ищут залог.
Мой разум изо всех сил пытается осмыслить эту печальную новую информацию.
— Но меня невозможно найти. Я не пользуюсь своей фамилией и не живу с отцом больше десяти лет. Я заметала за собой следы.
