А она ведь отреагировала, не так ли?
Она застала его полностью одетым с обнаженной женщиной и сделала первое, что пришло ей в голову — убежала.
Она не дала ему усомниться, не дождалась, пока он спокойно объяснит, что именно происходило, даже не задержалась, чтобы дать ему возможность вставить хоть слово.
А потом она закричала, как банши, и у нее случился психический срыв в глуши.
Ей было так хорошо, так хорошо. Она просто не понимала этого.
Смущенная тем, что он снова стал свидетелем чего-то подобного, свидетелем того, насколько она была разбита и несовершенна, она спрятала лицо у него на шее, ее тело дрожало от пережитого.
Их обратная дорога прошла в полной тишине, и ей потребовалось время, чтобы успокоить сердцебиение. Они оказались возле оранжереи как раз в тот момент, когда начали падать холодные жирные капли дождя.
— Держись крепче, — приказал он ей и внезапно повернул ее так, что она оказалась у него за плечом.
Перевернутая вверх ногами, она держалась за его куртку, пока он бежал к дому, и проливной дождь в считанные секунды промочил их обоих.
Он не стал останавливаться под крыльцом, просто открыл дверь и занес ее внутрь, в главную ванную комнату.
Медленно опустив ее на пол, он откинул мокрые волосы с ее лица и посмотрел на нее с такой мягкостью, какой она никогда от него не видела.
— Вылезай из одежды.
Это указание прозвучало после того, как он отстранился, оставив ее одну в ванной.
Смущенная, она сделала то, что он просил, бросила мокрую одежду в угол пола, а затем сделала дрожащий вдох и плеснула водой себе на лицо.
Казалось, они оба не справляются с эмоциями: она — с их избытком, а он — с недостатком. И она должна была преодолеть этот разрыв, или хотя бы попытаться, чтобы ничего подобного сегодняшней ночи не повторилось. Хотя, возможно, так и случилось бы.
Доктор Мэнсон предупреждал ее, что это может случиться, но она поддалась чувству безопасности, и это застало ее врасплох.
Но она надеялась, что это будет происходить не так часто, потому что она чувствовала себя сырой, ее раны, которые закрывались, снова разрывались. И каждый раз, когда это случалось, ей приходилось начинать с нуля, пытаясь сшить их вместе, каждый раз делая шрам все глубже и хуже.
Выйдя в спальню голой, она натянула шелковистые шорты и камзол бутылочно-зеленого цвета, которые положила на кровать перед выходом.
Проведя пальцами по волосам, заметив, как они начинают ложиться естественными волнами, она вышла в открытую гостиную. Из кухни доносился запах пасты, которую она приготовила, казалось, целую вечность назад.
Следуя за своим носом, она вошла в помещение, которое постепенно делала своим, и обнаружила его сидящим на обеденном столе, без рубашки, в трениках, как он любил, когда отдыхал дома, его волосы были мокрыми и блестели при слабом освещении. Тарелки, которые она поставила в духовку, стояли на столе вместе с двумя высокими стаканами воды.
— Садись.
Внезапно занервничав, как из-за того, что это была еда, которую она приготовила, так и из-за того, что у нее случился срыв, она тихо села справа от него, уткнувшись подбородком в шею.
— Что произошло сегодня вечером?
Его тихие слова, произнесенные негромко, но четко, заставили ее украдкой взглянуть на него. Она вытерла губы, набираясь смелости, чтобы открыть дверь для честного, настоящего общения. Это означало снова стать уязвимой, но в данный момент она не думала, что ей есть что терять.
— Увидев ее там… с тобой… это что-то вызвало, — призналась она с заминкой.
Он сделал глоток воды, его тарелка осталась нетронутой.
Она знала, что он не очень любит алкоголь. Она тоже не любила, и стакан воды перед ней говорил о том, что он это заметил.
— Что ты почувствовала? — спросил он, его гипнотические двойные глаза поймали ее в свою ловушку.
Что она почувствовала?
Он не испытывал эмоций так, как она, и осознание того, что ему нужен ее рассказ о том, что она чувствовала, заставило ее сердце биться.
— Я чувствовала… — она остановилась, глядя на него, ее горло сжалось, — злость. Такой… такой гнев.
— Почему? — спросил он, слегка наклонившись к ней.
— Потому что я думала, что ты выбрал ее, — ее голос дрожал вместе с ее словами. — Я думала, что ты держишь меня на стороне, делаешь из меня дуру, даешь мне мелочи, а ей даешь все. Я чувствовала злость. Мне было больно. Я чувствовала ревность.
— Почему?
— Потому что ты мой!
Она хлопнула руками по столу, вставая.
— Ты единственный человек, единственная вещь в этом мире, которая принадлежит мне!
Ее грудь вздымалась, она смотрела на него.
— Мой убийца, мой преследователь, мой любовник. От одной мысли о том, чтобы разделить твою одержимость, мне становится дурно. У тебя есть власть надо мной. Это то, что ты хотел услышать? Что твое утверждение делает меня идиоткой, потому что мое глупое гребаное сердце верит тебе? И это все?
Она посмотрела на него сверху вниз, когда он сел обратно, на его лице появилось довольное выражение.
— Flamma.
Одно слово. Всего одно слово, и на секунду все в мире стало на свои места.
Она сделала глубокий вдох, успокаивая себя. Снова заняв свое место, она отпила воды из стакана, чувствуя, что он наблюдает за ней.
— Твое сердце не глупое.
Его слова, снова тихие, заставили ее посмотреть на него.
— Мягкое — да, но не глупое. Я думаю, это очень умно — верить мне, когда твой разум не верит.
Она не знала, что на это ответить.
— Никого не было шесть лет, Лайла.
Его слова заставили ее выпрямиться в кресле, на ее лице отразилось недоверие. Его губы дрогнули.
— Верь мне или не верь, но факт есть факт. Я ни с кем не трахался шесть лет. За шесть лет я не прикасался ни к кому, кроме тебя. И я никогда в жизни не целовал женщину в губы. Никогда не видел в этом смысла.
Лайла уставилась на него, ошеломленная.
— Я не понимаю.
Он просто пожал плечами.
— Любая другая женщина была бы плохой заменой тебе, и мне казалось, что это не стоит усилий. А теперь скажи мне, лгу ли я тебе?
Лайла наблюдала за ним, за его нейтральным лицом, пока он давал ей возможность взвесить свое мнение.
Разум подсказывал ей, что он может манипулировать ею, говорить ей то, что она хочет услышать, чтобы она легче попалась в его ловушки. Но сердце, этот глупый орган в ее груди, говорило совсем другое.
— Нет, — прошептала она, потрясенная тем фактом, что он ни с кем не был.
— Хорошая девочка.
— Я тоже ни с кем не целовалась, не по своей воле.
Ее признание упало между ними, и она увидела, что он смотрит на ее рот.
— Тогда, когда ты выберешь, он будет моим.
Она вздохнула.
Она посмотрела на свою тарелку с макаронами и медленно откусила первый кусочек. На вкус она была довольно хороша, но она не знала, надежны ли ее вкусовые рецепторы.
Наблюдая за тем, как он откусывает, она крепче сжала вилку. На его лице не было никакой реакции, но он медленно жевал, глядя в тарелку, прежде чем перевести взгляд на нее.
— Это ты приготовила?
Нервы затрепетали в ее животе.
— Да. Я смотрела видео и несколько раз практиковалась с меньшими порциями, прежде чем приготовить это. Я… — она замешкалась. — Я хотела приготовить для нас хорошую еду.
Ее глаза опустились. Его рука легла на ее челюсть, поднимая ее лицо вверх.
— Готовь нам еду, когда захочешь. Ты талантлива в этом.
— Тебе это нравится?
Она не знала, почему ей нужно его одобрение, почему это имеет значение, просто это было так.
— Да.
Вздох облегчения покинул ее, ее уверенность расцвела. «Ты талантлива в этом». В чем-то она была хороша.
Они закончили трапезу в дружеском молчании. Поскольку момент был настоящим, честным, открытым, она рискнула спросить его о том, что всегда выливалось ей в копеечку.
— Он… с ним все в порядке?
Она наблюдала за ним, когда он доел последний кусочек и встал, отнеся обе тарелки в раковину, чтобы вымыть их. Она взяла полотенце и встала рядом с ним, ожидая его ответа.
