— Эмир, всё не так, — вымученно она произносит со слезами в голосе. Она вновь пытается прикоснуться ко мне, но я предусмотрительно кладу ладони на руль, не желая марать свои и без того увязшие в грязи руки.
— У тебя ровно минута, — нахмурившись, деланно смотрю на наручные часы. — Время пошло! Пятьдесят девять, восемь, семь, — монотонно проговариваю, вскипаю от ярости, когда сбоку реакции не следует.
— Хочешь увидеть доказательства? Хорошо! Будут тебе доказательства! — выдаёт уязвлённо, дрожащими пальцами принимаясь расстёгивать пуговки на своей шёлковой блузке.
Одна, вторая, третья пуговица. Под моим пристальным вниманием она расстёгивает их до самого пояса. Отводит смутившийся взор в окно, потом распахивает полы, перебрасывает длинные локоны за плечо и отодвигает белое кружево в сторону, обнажив место под грудью. Тот самый участок смуглой, гладкой кожи, на котором контрастирует ярко выраженный белый бугорок. Шрам, которого я и не надеялся увидеть, а он есть. Это выбивает у меня всю почву из-под ног. Я поглощён дурманящим туманом. Это ещё больше запутывает меня, что кажется я постепенно лишаюсь не только рассудка, но и себя самого.
Корпусом подаюсь к ней, руку вытягиваю. Я дотрагиваюсь до шрама, ощутив под пальцами разгорячённую кожу и грубый рубец, который вряд ли можно было ли сымитировать.
Сказать, что я поражён до глубины души — не сказать ничего.
Смотрю в её большие глаза. В них слёзы стоят и дна не видать. Затаив дыхание, Мерьям кусает накрашенные губы. Она охвачена волной дрожи. Накрывает мою ладонь несмело, но нежно, прижимает её к себе крепче, давая ощутить трепыхающееся сердце внутри.
Обрывки воспоминаний вонзаются в мою память пущенной стрелой и распространяются по уголкам подобно зловредным микробам. Прошлое скребёт душу, острыми когтями вонзается в плоть. Ещё немного, — и я могу наделать глупостей, о которых буду потом сожалеть, поэтому я с резкостью убираю руку с её тела и отстраняюсь. Откидываю на подголовник голову, отяжелевшую под грузом противоречивых мыслей. Я лицом зарываюсь у себя в ладонях, пытаясь очистить разум от навязчивой идеи обнять её, почувствовать тепло её тела, вдохнуть аромат и забыться на какое-то время, отдаться моменту.
Забыться — это то, чего я себе уже позволить не могу. Отныне мне есть о ком думать и это, к счастью, не Мерьям.
15. Пли!
Эмир
Мерьям дёргано застёгивает пуговицы на блузке. Она оскорблена моим нежеланием. Ей обидно до слёз, но чего она ждала от меня? Что я брошусь в её объятия? Разве Рифат не сказал ей о том, что я, якобы, женат? Он не рассказал ей о том, что я настрогал детишек, пока она неизвестно где и по какой причине пряталась?
— Я потеряла много крови, рана была очень серьёзной, — скрипуче она произносит. Отвернувшись к окну, Мерьям нервно теребит подол своей юбки. — Когда меня привезли в больницу, моё состояние было критическим. Врачи не гарантировали ничего хорошего. Они советовали только молиться и ждать чуда. Я пережила клиническую смерть, но, как видишь, чудо свершилось. Я осталась жива. Когда пришла в сознание после искусственной комы, первый мой вопрос был о тебе. Отец сказал, что сразу же после случившегося тебя отпустили, после чего ты бежал из страны. Я разочаровалась в тебе сильно.
— Вот только давай не будем говорить о том, в ком из нас двоих накопилось больше разочарований! Мне абсолютно наплевать, о ком был первый твой вопрос! Проблема кроется в другом! В том, что этот вопрос был единственным! Всего раз ты подумала обо мне, в то время, когда я не переставал ни на грёбаный миг думать о тебе! И после этого ты ещё смеешь говорить о каком-то там разочаровании?
— Ты стал холодным, — бросает она, на что я фыркаю. — Ты совсем не такой, каким я тебя помню.
— Ты издеваешься? — выдаю, скрипя зубами. — Этот разговор ни к чему не приведёт. Всё, у меня нет больше времени на то, чтобы разводить болтовню о том, что и так очевидно. Ты лгунья, я холодный и чёрствый. На том и порешали.
Я снимаю с блокировки автомобиль, прикасаюсь к ручке, чтобы убраться отсюда поскорее.
— Ты отправился покорять Штаты прежде, чем я узнала о своей беременности, — молвит она очень тихо.
Я замираю, ощутив, как по телу пробежался колючий холодок, и возвращаюсь на место, предоставив ей возможность излить свою душу, потому что вдруг понял, что она нуждается в этом, исходя из того, как её буквально крючит всю от недосказанности, возникшей между нами.
— Это ничего не меняет. У тебя была возможность сообщить мне. Даже не одна, — сдавленно произношу, глядя перед собой в одну точку. Руль с усилием сжимаю, до скрипа кожаной обшивки и представляю, как обеими руками сдавливаю горло самой судьбе.
— Я искала тебя во всевозможных социальных сетях. Я мечтала поделиться с тобой о рождении сынишки, но всё было безуспешно. Ты как в воду канул. Как только ты объявился в Стамбуле, я была на седьмом небе от счастья, но при нашей первой встрече я побоялась рассказывать тебе об Арслане. Всё-таки прошло целых пять лет. Мне требовалось время, чтобы убедиться, что передо мной всё тот же человек, что и раньше. Думала, как только пойму, что тебе можно довериться полностью, то расскажу тебе всё от начала до конца, но…, — голос её срывается, она туго сглатывает и смахивает с глаз слёзы, не давая им скатиться по щекам, — случилось то, что случилось. Через месяца три-четыре я узнала, что ты вернулся в город и встретил тут девушку. Я точно не была уверена. Судила лишь по тому, что однажды ты приходил в мой салон заказывать подвенечное платье. В тот момент я наблюдала за тобой украдкой. Было огромное желание подойти к тебе и сознаться во всём, но, ты же знаешь, я та ещё трусиха. Потом я узнала, что той девушкой была София. Я успокоилась. Она хорошая, — улыбается Мерьям.
Я едва ли не сплёвываю в водительское стекло от постановки последней фразы. Смотрю на неё и пытаюсь понять степень её адекватности. Всерьёз ли это было сказано или такое у неё чувство юмора. Она не знает о Диане? Или это часть игры?
— Ты просто не представляешь, насколько София хороша. Мне несказанно повезло с ней, — озвучиваю свои мысли с изрядной долей сарказма, что только глупец не сможет вычислить его.
Мерьям горестно вздыхает и продолжает свою исповедь:
— А что касается учёбы в Великобритании, так Рифат солгал. Я никогда не выезжала за пределы страны. Я вообще из четырех стен не выхожу, можно сказать. Меня отвозят в салон, там всё рабочее время я прячусь в своём подвале, дальше меня увозят... э-м-м.., — мешкается она странно, — домой. Меня увозят домой, где я прячусь уже в своей комнате. Ничего не изменилось с тех пор. Всё, как и раньше, когда я жила с Элмасами.
В голове не укладывается. Она семнадцать лет была частью нашей семьи, а теперь фамилию, которую носила с самого рождения, произносит с брезгливостью, демонстрируя мне полное пренебрежение. Даже я себе подобного не позволял на людях, невзирая на то, что причин на то было множество.
— М-да, всё как и раньше, ага, — качнув головой, я искренне поражаюсь степени бесчувственности девушки, которую совершенно не узнаю. — Ты права, ничего ровным счётом не изменилось. За исключением одного. Ты теперь не Элмас, ты стала Чалык, но даже и не попробовала как-то исправить это!
Мерьям никогда не закатывала истерик. Она отличалась уравновешенностью, умением сдерживать в себе все эмоции. Пожалуй, это в ней осталось неизменным. Она и сейчас крайне сдержана. Она кричит, но кричит глубоко в себе. Немой крик я считываю по глазам, по дёрганным жестам.
— Я не хотела ничего исправлять. И не думала даже возвращаться туда, где господствует Каплан, — цедит она, ногтями вонзаясь в обивку сиденья. — Это ведь он погубил мою родную мать. Это он отнял её у меня, вместе с человеком, которого долгие годы я называла своим родным отцом.
— Ты веришь всему, что говорит тебе Рифат — этот лицемерный человек?
— Не поверила, если бы собственными глазами не увидела тому доказательства. Каплан написал письмо Феррату, в котором он просил прощения за несчастный случай, произошедший с его снохой. Он написал, что готов был понести наказание, — Мерьям неожиданно переваливается на мою сторону и хватает меня за грудки, с маниакальным упорством потряхивая из стороны в сторону. — Пойми, Элмасы знали, что это была за девушка. Все они знали, кем она приходится Рифату. И они всё равно отняли меня у семьи Чалыков. Этому нет оправданий!
