— Может, тебе пора рассказать ей о том, как поступила ее мама.
— Не могу. — Тру лицо руками. — Не хочу быть тем, кто расскажет ей это дерьмо, и я понимаю, как это хреново — злиться на мертвую женщину, но все равно чертовски зол на Джози за то, что она не призналась Лее при жизни. Меня разрывают противоречивые чувства, потому что я знаю, Лея сомневается в нас. Вижу это по тому, как она иногда смотрит на меня. Знаю, она хочет спросить, почему я так за ней и не приехал, но боится моего ответа.
— Как думаешь, что будет, когда она узнает?
— Она развалится на части, а так как Джози больше нет, мне придется самому собирать осколки, — ворчу я.
— Я знаю, почему она это сделала, но понимаю причину твоей злости, и, поверь, согласен, что, не признавшись, она, вроде как, поимела тебя.
— Ага.
— От бывшего есть новости?
— Лея разговаривала со своим адвокатом, по возвращении в Монтану он подписал бумаги.
— Значит, она от него избавилась?
— Эта часть ее жизни закончилась, брат.
— Хорошо, — хмыкает он, откидываясь на спинку стула. — А теперь приедут твоя мама и сестра и разворошат это дерьмо?
Я усмехаюсь.
— Точно. Ты же знаешь маму. Я предупредил ее, чтобы она не волновалась.
— Будто она послушает. — Бен качает головой, зная мою маму так же хорошо, как и я, потому что с тех пор, как нам исполнилось шестнадцать, и отец выгнал его из дома, он фактически жил с нами.
— Знаю, но не оставлю Лею из-за семьи.
— Не думаю, что тебе следует это делать.
— А я и не смогу. Знаю, она боится остаться одна. — Делаю глоток пива и ставлю бутылку на бедро. — Я хочу, чтобы Лея была счастлива, хоть и не представляю, понимает ли она, что часть ее счастья зависит от людей, которые о ней заботятся.
— Не могу себе представить, чтобы у Леи не осталось друзей в Монтане.
— Она сказала, что большинство из них были друзьями ее и Кена. Похоже, некоторые знали, что у него роман, но не говорили ей об этом, — делюсь я.
— Господи, какого хрена происходит с людьми?
— Понятия не имею.
— Что же, если ты когда-нибудь услышишь, что Ронда мне изменяет, лучше расскажи мне или я, черт возьми, надеру тебе задницу.
— Заткнись нахрен. Мы оба знаем, что этого никогда не случится, — усмехаюсь я.
— Просто говорю, — рычит он, так сжимая бутылку, что костяшки пальцев белеют, словно даже мысль о Ронде с другим мужчиной выводит его из себя настолько, что он может что-то сломать.
— Она скоро родит тебе ребенка, — напоминаю я.
— Да, слава яйцам. — Бен расслабляется, и я смеюсь. — А ты?
— Что я?
— Сколько времени пройдет, прежде чем ты объявишь, что Лея беременна?
— Учитывая, что это должно было произойти еще пятнадцать лет назад, надеюсь, не очень долго, но сначала мне нужно найти способ уладить все между нами, а потом надеть ей на палец кольцо.
— Ты найдешь способ.
— Должен, от этого зависит наше будущее, — бормочу, когда его телефон начинает звонить.
— Это Лея. — Бен хмуро глядит на телефон в руке и, проведя пальцем по экрану, прикладывает его к уху. Через динамик доносится взволнованный голос Леи, Бен слушает, затем встает и заходит в дом. Поднявшись, иду за ним, слыша его рык: — Уже еду. Скажи ей, что я скоро буду.
— Что происходит? — спрашиваю, запрыгнув на пассажирское сиденье его грузовика и захлопнув дверцу.
— У Ронды начались схватки. Лея сейчас везет ее в больницу.
— С ней все в порядке? — нервно спрашиваю я.
— Она кричала, чтобы я тащил туда свою задницу, или она отрежет мне яйца, так что, думаю, да, — говорит он, проводя дрожащей рукой по волосам и сильнее вдавливая педаль газа.
— Мы меньше чем в пяти минутах от места, и если ты угробишь нас до того, как мы туда доберемся, Ронда разозлится.
Бен чуть отпускает педаль газа и поворачивает в сторону города, мы едем все еще быстро, но уже не так, как раньше. Только подъезжаем к перекрестку, ведущему к больнице, я ему говорю:
— Остановись перед зданием, я припаркую грузовик, а ты отправляйся внутрь.
— Спасибо, мужик, — говорит он, и как только мы подъезжаем к больнице, он открывает дверцу, к счастью, не забыв поставить машину на ручник, прежде чем выбраться из нее и забежать внутрь.
Припарковав грузовик, захожу в здание и вижу в коридоре Лею, разговаривающую с доктором Рубином. Ускоряю шаг, когда его рука скользит к ее щеке, а затем останавливается на плече, рядом с тем местом на шее, на котором я оставил метку.
— Детка, — говорю я, сокращая расстояние между нами, и слово больше походит на рычание. Она поворачивает голову в мою сторону и, ничего не говоря доктору Рубину, бросается ко мне.
— Ш-ш-ш. — Обнимаю ее, замечая, как сильно она дрожит. — Что случилось?
— Ничего, все прекрасно. Я доставила ее сюда вовремя.
— Ты дрожишь, — констатирую, проводя ладонями по ее рукам. Лея откидывает голову назад, расплываясь в прекрасной улыбке.
— Это у меня от прилива адреналина, так мне только что сказал Кит.
Я хмыкаю, она улыбается еще шире и, подавшись вперед, прижимается лбом к моей груди.
— Бен с Рондой? — спрашиваю, и она кивает, затем снова поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.
— Да, когда ее разместили в палате, у нее уже произошло раскрытие до восьми сантиметров.
— Так что произошло?
— Мы смотрели фильм, я ушла, чтобы приготовить попкорн. Когда вернулась, она лежала на кровати, согнувшись и держась за живот. Сказала, что воды отошли. Я собиралась вызвать «скорую», но она начала со мной спорить, пока я не согласилась отвезти ее на своей машине. Я гнала как сумасшедшая, чтобы добраться сюда, боясь, что мне придется принимать роды.
Посмеиваясь, растираю ей спину, бормоча:
— Детка, ты отлично справилась.
— Как дела, приятель? — спрашивает Кит, опуская руку мне на плечо, когда я поворачиваюсь, чтобы отвести Лею к одному из стульев в холле.
— Хорошо, а у тебя?
— Хорошо. — Он пожимает плечами, смотрит на Лею, потом снова на меня, но в его взгляде на нее я ничего не замечаю — ни страсти, ни желания, только беспокойство, как у обычного друга. — Лея, с тобой все будет в порядке?
— Остин здесь, — говорит она, будто, чтобы все было хорошо, ей нужен только я.
Засунув руки в карманы, Кит наблюдает, как я сажусь на стул и вместо того, чтобы усадить Лею рядом, притягиваю ее себе на колени.
— Доктор Рубин, можете подойти? — спрашивает высунувшаяся из двери напротив медсестра.
— Конечно. — Он кивает, направляется к палате, заходит внутрь и закрывает за собой дверь. Десять минут спустя в тишине коридора разносится громкий крик младенца.
— О, боже, — шепчет Лея, соскальзывая с моих колен на стул рядом. Обняв меня, она склоняет голову мне на плечо, и мы слышим громкий крик, доносящийся с расстояния в несколько футов.
— Он — само совершенство, — говорит Бен, выходя в коридор и замечая нас. Я встаю и иду к лучшему другу, обнимаю его и хлопаю по спине. — Я — отец, — говорит он.
В его глазах вижу слезы гордости.
— Ты будешь отличным отцом. Поздравляю, Бен, — говорит Лея рядом со мной, взгляд Бена опускается на нее, и он подхватывает ее на руки и кружит, отчего ее смех эхом разносится по коридору.
— Спасибо, что привезла ее, — говорит он, целуя ее в висок.
— Я не хотела принимать роды, — ворчит она, когда снова оказывается на ногах, а мы оба смеемся.
— Врачи сейчас его моют. Как только скажут, что все в порядке, я проведу вас к нему, — говорит он, с тревогой глядя на дверь.
— Иди к семье, брат. Мы будем здесь, — говорю, и он, кивнув, направляется обратно в палату. Я тащу Лею обратно к стульям и усаживаю, обнимая, пока мы ждем.
Когда выходит доктор Рубин, мы оба встаем и направляемся к нему.
— Мама и малыш чувствуют себя отлично. Бен говорит, вы можете зайти, — заявляет он, похлопывая меня по плечу и, улыбнувшись Лее, уходит.
Когда мы входим в палату, Ронда лежит на койке, ее волосы заплетены в косу, одеяла высоко подняты. Бен стоит, держа в руках маленький сверток, и разговаривает с доктором, а медсестра, вызвавшая доктора Рубина, в стороне заполняет какие-то бумаги.
