наверное не было. Полночи я не находила себе места, ощущая по неведомой мне причине собственную вину в сегодняшнем пожаре. А когда уснула, приехал Ян и сделал неосознанное предложение совершенно неосознанной мне. Разве это нормально – лежать на одном матрасе с мужчиной, на которого ты работаешь, и знать, что через пять-десять минут вы оба заснете? Или после «просто секса» – это вполне нормальное явление?
– Что ты смеешься? – спрашивает меня Ян.
– У тебя уже галлюцинации от нехватки сна.
– Ты улыбалась, я чувствовал.
– О-о, – лениво и коротко говорю я. Звук дождя и впрямь убаюкивает. – Уже чувствуешь мою улыбку. Дело дрянь, да?
– Не дождешься, – хмыкает Ян так же лениво. – У меня отличный иммунитет.
– Слава богу.
– Угу.
– И почему?
– Что?
– Иммунитет у тебя выработался, – напоминаю я, закрыв глаза. – Почему? По уши втрескался в молоденькую учительницу, а её отказ разбил твое сердце, и теперь ты навсегда решил остаться один?
– «Втрескался в молоденькую учительницу»? Тебе всего двадцать, а твоя старческая фантазия попахивает нафталином.
– Я просто вспомнила о десятикласснике, с которым занимаюсь английским.
– Неужто ты разбила сердце парнишке?
– Навряд ли. Но моя подруга считает, что его ширинка по швам расходится в моем присутствии.
В нашей типа-палатке наступает короткое молчание. Дождь за секунды усиливается, и мы с Яном начинаем одновременно смеяться.
– Отличная тема для разговора под дождем, – озвучивает он мои мысли. – Хочу сказать, что без тебя бы здесь было слишком скучно.
– А ты умеешь съезжать с темы! – Ян сохраняет молчание, а дождь уже во всю барабанит по прозрачной пленке над нашими головами. – Странно.
– Что именно?
– У тебя такой красивый дом, а мы спим под какой-то самодельной крышей из пленки и четырех прибитых к ней досок.
– У меня нет сил посмеяться. Скажу лишь, что у меня не нашлось больше времени и желания облагораживать территорию.
Мой вздох получается слишком громким. Глаза я не открываю, но чувствую, что Ян поворачивает ко мне голову. Наверное, он смотрит на меня и задается вопросом, какого черта мы собираемся спать вместе?
– Я знаю, что ты смотришь на меня.
– О-о. Дело дрянь? – повторяет Ян мои же слова.
– Не дождешься. – Мне с трудом удается скрыть улыбку. – У меня грандиозные планы на будущее и мужчина в нем не предусмотрен.
– А если влюбишься?
– Не влюблюсь.
– А если влюбишься? – забавляется Ян. – Что тогда?
– Желание быть самодостаточной и независимой слишком сильно во мне развито, чтобы я позволила кому-то растоптать его в пух и прах. И почему мы снова говорим обо мне, когда у тебя самого жизнь куда интересней?
– И что же в ней интересного? Что кому-то удалось поджечь мою квартиру и скрыть следы преступления?
Звук дождя уже не кажется таким успокаивающим. Скорее, наоборот.
– У тебя много недоброжелателей?
– Мне кажется они есть у всех, только отличает их степень этой недоброжелательности.
– Тот, кто сделал это, должно быть, ненавидит тебя. Если, конечно, и правда поджог…
– В этом я не сомневаюсь, – ровным голосом говорит Ян.
– Там, где ты живешь, ведь есть камеры?
– Разумеется.
– Хорошо.
– Только они не работали.
– Совсем не хорошо, – поднимаюсь я на локте и смотрю на него. – Как же так? Для чего эти штуки тогда нужны?
Безмолвный взгляд Яна медленно проходится по моему лицу.
– Ты переживаешь?
– Разумеется! Хочу тебе напомнить, что не так давно я сама оказалась в подобной ситуации. Правда, не мою квартиру подожгли, а соседнюю, но сути это не меняет. Пожар – это большая беда. И неважно, есть ли у тебя запасное жилье или нет. Пламя уничтожает вещи, воспоминания, всё то, что ты зарабатывал и вкладывал в свое жилище.
– И какие же твои воспоминания уничтожило пламя? – Дождь барабанит так громко, будто не хочет, чтобы я отвечала. – Я, например, ничего сегодня не потерял. Эта квартира всегда была огромной, бездушной и холодной, как старинная изба с дырами в стенах. Единственное, что её украшало и освещало, как солнце, моя мама. Но её уже нет, так что это всего лишь бетонные стены и стекла.
– Для человека, в чьем пентхаусе случился пожар, ты необычайно спокоен. Как будто знаешь, кто это сделал и просто ждешь, когда его возьмет полиция.
Ян останавливает на мне продолжительный взгляд.
– А о чем мне волноваться?
– Да хотя бы о том, какой ущерб ты понес! И сколько требуется вложений, чтобы восстановить жилище.
– Если бы это случилось здесь, у меня бы болело сердце. Тогда бы я в полной мере ощутил себя беспомощным, бездомным и лишенным дорогих мне воспоминаний. Например, когда я смотрю на огромное окно в гостиной, я вспоминаю счастливую улыбку мамы и её детский восторг. Она хотела поставить высокую елку на праздники, нарядить её исключительно в золотые и красные игрушки и, когда бы они с Джерси выходили на прогулку к озеру, оттуда бы открывалась волшебная картина. В воздухе сразу запахнет домашним печеньем, чаем с чабрецом и теплом, способным согреть даже в самое сильное ненастье. Я никогда не видел этого, потому что ей так и не довелось исполнить эту маленькую мечту, но всякий раз, вспоминая её слова и яркий огонек в глазах, мне становится теплее. – Ян глубоко вздыхает и медленно закрывает глаза. – В этой квартире я хоть и прожил половину своей жизни, но в ней никогда не было уютно. Бездушные стены, как в номере гостиницы. А, вообще, знаешь, что любопытно? – Его веки снова поднимаются и серые глаза с пугающей тенью подозрения останавливаются на моем лице. – Действительно ли неведомый злоумышленник хотел поджечь соседнюю от твоей квартиру?
– На что ты намекаешь?
– Подозрительное совпадение, разве не находишь? Сначала горит квартира, в которой живешь ты. Через пару дней нежданно-негаданно загорается моя. С проводкой всё в порядке, в этом я не сомневаюсь. И мой адвокат это докажет, а страховка будет выплачена, ведь поджог – страховой случай. Хочу задать тебе тот же вопрос, Тая, – с полуулыбкой говорит Ян. Мои внутренности будто в кипящее железо окунают. – А у тебя есть недоброжелатели?
Мне становится холодно. Я медленно опускаюсь на спину и прячу половину лица под теплым одеялом.
– Не думаю. Во всяком случае, я никогда…никогда не делала никому и ничего плохого.
Кроме, пожалуй, мамы, которая навряд ли планировала рожать ребенка в шестнадцать лет.
– Порой делать ничего и не нужно. Достаточно просто быть лучше, счастливее и умнее, чтобы разозлить безмозглое и жалкое насекомое, которому проще нагадить, чем постараться изменить себя и свое отношение к жизни. Извини, что мешаю тебе наслаждаться этими чудесными звуками, – кажется, улыбается Ян. Он ложится на
