обычно их просто не замечала, в этот раз напряглась не на шутку.
— Так эти коробки в библиотеке…
— Семейный архив. Отец давно его начал собирать. А теперь вот думаем, как его вывезти.
— Зачем его вывозить? Вы же собираетесь вернуться, не так ли? — и снова её взгляд метнулся от матери к отцу и, не найдя в их глазах подтверждения, обратно. — Не так ли? — повторила чуть громче, не сумев скрыть подступающей к горлу истерики.
— Мы были бы рады. Но ситуация такова, что это вовсе не от нас зависит.
— Тебе угрожали?!
— Скажем так, мне дали понять, что люди с моей точкой зрения здесь лишние, — голос матери дрогнул. — И намекнули, что при случае мне не помогут даже заслуги твоего отца.
— Да уж как они помогут, если даже мне какой-то урод пытался закрыть рот?!
— Какой урод? — просипела Агата.
— Какой-то прихлебатель оттуда, — отец ударил пудовым кулаком по столу и закатил глаза. Агата вздрогнула.
— Отарчик, ты так не волнуйся, пожалуйста. — Оливия Генриховна вновь вскочила, метнулась к аптечке, что хранилась в шкафчике, достала какие-то таблетки.
— Прекрати мне их всё время совать! — возмутился отец.
— Тебе нельзя волноваться! Вот, выпей, — парировала мать и пояснила специально для Агаты, надеясь, наверное, ту успокоить: — После того звонка отцу пришлось вызывать «скорую».
— Оливка!
— А мне вы почему не позвонили?
Голос Агаты звучал растерянно. Ей казалось, что она попала в какую-то параллельную реальность. Ту реальность, которой просто не могло быть. Точнее, так она чувствовала себя вот уже почти два месяца, и всё, что ей ещё хоть как-то позволяло держаться — корни. Мама и папа, к которым можно было прибежать, когда плохо, лечь тихонько им на колени, как в детстве, обнять. Неизменные, как время, как окружающие пейзажи, мама и папа… А теперь и они, как перекати-поле, сорвались куда-то.
— Ну, зачем ещё и тебя пугать да расстраивать?
— И правда. Мы же чужие люди!
— Не чужие! В том-то и дело. Перестань себя накручивать, Агатик. Успокойся. Мы всего-то в Берлин.
— По нынешней жизни с таким же успехом вы могли и на Марс податься!
— Ты преувеличиваешь. Долгосрочная виза у тебя есть. Да, на дорогу уйдёт чуть больше времени, но это не критично.
— Не критично, — Агата опустилась на стул, пригладила наэлектризовавшиеся от скопившегося напряжения волосы. Каждый раз, как только ей начинало казаться, что она нащупала какую-никакую почву под ногами, Агату вновь вышвыривало в невесомость. У неё не было понимания, как ей теперь держаться. И за счёт чего.
— Я ещё могу остаться. Если мы тебе так нужны, — тихо заметила мама, переглянувшись с отцом. Агату всегда восхищало то, что они умеют без слов с ним разговаривать. Может, если бы самой Агате было с кем вот так молча говорить, было бы легче. А так — казалось, ещё чуть-чуть, и запнувшееся сердце остановится вовсе.
— Ещё как можем! Нас этим выродкам не запугать!
Как же хотелось с этим согласиться! Как невыносимо хотелось.
— Нет. Нет, что вы. Извините мою реакцию. Просто всё очень неожиданно… Хотя почему так, непонятно, правда? — Агата горько засмеялась.
— Агата…
— Вы всё правильно делаете. Ни в коем случае нельзя упускать такую возможность, мама. Пап, а ты, может, тоже решишь дать какой-нибудь мастер-класс? Тебя же звали! Вот и поезжайте. Встряхнётесь.
Даже в невесомости, в которой она пребывала, одно из немногого было понятно — родителями нельзя рисковать. Ни её мать, ни её отец не смогут остаться в стороне от происходящих событий. Агата очень хорошо понимала, пусть они и не договаривали, что не будь поступившие им угрозы в самом деле серьёзными, они ни за что не решились бы на такой отчаянный шаг… И если теперь она их не поддержит, её несгибаемые родители просто сломаются. Или, что гораздо более вероятно, сломают их.
— Дочь, может, и ты с нами?
— А как же бабулин фонд? Как же наши подопечные? Они в чём виноваты?
— Вырастили ответственную барышню себе на погибель! — воскликнул отец.
— Лишь бы не ей самой на погибель, Отар.
— Мам, ну ты чего? Не нагоняй панику.
— Я не нагоняю! Просто обещай, что уедешь, если что-то пойдёт не так.
— Обещаю.
— И не будешь грудью лезть на амбразуру! Я тебя не для того воспитывала.
— Не буду. А теперь мы можем уже поесть? Эти пирожки выглядят просто изумительно.
Она не могла больше поддерживать их беседу. Тему требовалось сменить во что бы то ни стало! Притвориться, что всё хорошо, отмотать на два месяца. Иначе она просто развалится. На части. У всех на глазах.
— Да, конечно. Бублик, Макарон, фу… — мама отвлеклась на своих псов. Агата улыбнулась отцу. А тот, видно, и сам не прочь был притвориться, потому что стал рассказывать ходящие по посёлку сплетни и всячески демонстрировать, будто всё нормально. И было это хо-ро-шо. Как в прежние времена. Шипел чайник, гудели проснувшиеся пчёлы, и ветерок раздувал кружевные занавески на окнах.
Ко дню отъезда настроение Стужина испортилось окончательно. Не без помощи дочери, которая вела себя просто отвратительно. Пока Илья проверял, ничего ли не забыл, пока перекрывал воду в кранах и накрывал простынями мебель, чтобы та не пылилась, Ксюша орала, падала на пол и с яростью молотила ногами в воздухе. Поначалу он ещё как-то пытался её успокоить — не помогло. Не сработала и тактика игнорирования. Минут через пятнадцать такого концерта нервы Стужина сдали. Он выскочил на балкон и закурил, благо от Миланы остались сигареты — тонкий, но довольно крепкий «Парламент».
Ксюша так орала, что он не сразу услышал, что в дверь звонят. Затушил окурок, закрыл за собой дверь и вернул тюль на место.
Дзынь-дзынь-дзынь.
— Ксюх, это, наверное, бабушка. Пойдёшь со мной бабулю встречать? Нет?
— А-а-а-а-а-а!
— Ясно, — пробормотал Илья, игнорируя тик в глазу, и поплёлся в коридор, чтобы открыть дверь незваным гостям. Как он и думал, на пороге застыла Зоя Константиновна, за спиной которой маячил муж.
— Добрый день.
— Добрый? Ну, может быть, для кого-то… — шмыгнула носом женщина. — Для меня — нет. Я все дни не могу успокоиться, реву. Правда, Серёжа?
— Мы же не
