– Надолго ли хватит твоего запала, Джордж? Насколько я знаю, ты весьма успешный бизнесмен. Что-то случилось?
– Я не готов тебе сказать, что случилось. Может быть, когда-нибудь потом. Запала, боюсь, хватит надолго. Ты сможешь приготовить машину к Ралли Испании?
– Постараюсь. У нас в клубе имеется парочка вполне достойных экземпляров. Какую марку предпочтешь?
– Мне все равно. Лишь бы ездила. Когда стартуем?
– Выедем из Лондона сегодня вечером, чтоб ты успел хоть немного акклиматизироваться в Мадриде. А там – с Богом!
Накануне старта Вуд был собран и спокоен. Так спокоен, что мистер Корд не раз с беспокойством поглядывал на него, но молчал. Спрашивать было бесполезно, это он знал по предыдущим автогонкам.
На следующий день Вуд с неприятной ухмылкой надевал гоночный шлем. Корд, которому эта ухмылка жутко не понравилась, попытался объяснить ему особенности трассы и предостеречь от подстерегавших его опасностей, но тот не стал его слушать.
– Автогонщики в большинстве своем фаталисты, ты же мне не раз говорил это сам. Так чего же ты волнуешься теперь?
– Мне не нравится твое настроение, Вуд. Ты будто не на гонку собираешься, а на битву со смертельным врагом. Что у тебя произошло?
Вуд пожал плечами.
– Это к гонке не относится. И не волнуйся, все будет о’кей.
Корд раздосадовано замолчал, Вуд тоже. Прозвучал выстрел стартового пистолета, мотоциклы взревели, и гонка началась. Вуд сразу оторвался от преследователей и всю сложную трассу шел впереди. Корд не знал, чего было больше, лихости или мастерства. Несколько раз ему казалось, что на крутом вираже Вуд уйдет за барьер, но тот выравнивал машину и снова безудержно гнал вперед. В результате он на несколько секунд оторвался от остальной массы гонщиков и прошел трассу с новым рекордом.
С мрачной улыбкой глядя на свой первый трофей, Вуд холодно подумал, сколько их еще будет, прежде чем он свернет свою пустую голову?
Уже в гостинице Корд сердито спросил:
– Ты что, выбрал способ публичного самоубийства? Ты никогда не вел себя так бесшабашно, Джордж!
В ответ Вуд только пожал плечами. В его крови еще играл адреналин, но душу уже захлестывали потоки сожалений и сердце сжималось от боли.
– А какая разница, Корд? Когда-то ты мне говорил, что во мне маловато азарта. А сейчас ты считаешь, что его слишком много?
– В тебе много не азарта, а безрассудства. Это разные вещи.
– Не вижу разницы, если безрассудство помогает достичь победы.
– Сладка только та победа, что досталась без крови и увечий.
Вуд коротко хохотнул.
– Риск есть риск, в автогонках все бывает. Следующее ралли в Индии. Поедешь со мной? Приличный отхватишь куш, если победим. Или тебя кто-то ждет дома?
Корд немного поколебался.
– Я уже давно не в том возрасте, чтобы меня прельщали деньги. Я за свою жизнь достаточно их заработал, чтобы о них не думать. Но вот дома меня никто не ждет. С женой мы развелись, дети выросли. Так что я поеду с тобой. Но только потому, что другой инструктор не будет понимать тебя так, как я.
Вуд крепко пожал ему руку.
– Спасибо! Когда вылетаем?
– Лучше пораньше, для акклиматизации. Насколько я понимаю, ты решил не пропустить ни одной гонки в мире?
– Хотелось бы, но не получится, некоторые накладываются друг на друга. Но я записался на все мало-мальски значимые.
Корд в ответ только укоризненно покачал головой.
Летя вечером в Дели, Вуд даже не пытался заснуть, снова и снова вспоминая последнее свидание с Сарой. Это было и пыткой, и наслаждением. Он не понимал, как может человек одновременно испытывать столь взаимоисключающие эмоции, но все равно не мешал чувствам захватывать его снова и снова. Но ничего, скоро это мучение кончится. Он не собирается долго существовать в этой пустой и никчемной жизни.
Резкий свет ослепил глаза. Вуд заморгал и попробовал сфокусировать зрение. Не сразу, но ему это удалось. Расплывчатые зеленые силуэты приобрели четкие очертания и оказались людьми в зеленых хирургических костюмах. Они негромко переговаривались на непонятном ему языке.
Джордж прислушался. Странный язык. Тягучий. Совершенно незнакомый. Но не южный, это точно. Какой-то из скандинавских?
Где же он? Он обвел глазами потолок, потому что голову повернуть не смог. Наверху плотными рядами выстроились люминесцентные лампы. Операционная? Тогда люди в зеленых костюмах должны быть хирургами. Что же с ним случилось? Он напрягся, но единственное, что вспомнилось, летящие на него языки пламени. Что это было? Заблокировавшаяся память не давала ответа. Скорее всего, он попал в аварию во время гонок. Жаль, что остался жив. Ему это совершенно не нужно.
Но вот один из хирургов взглянул на приборы и что-то негромко сказал. С Вуда тотчас сняли маску.
– Вы очнулись? – английский в исполнении хирурга звучал немного странно, с каким-то тягучим акцентом. – Это хорошо. Сейчас вас переведут в палату и вы попробуете заснуть. Не хочется вливать в вас много обезболивающих, но, если боль станет сильной, скажите медсестре, она даст вам анальгетик.
Вуд хотел спросить, что с ним, но его уже переложили с операционного стола на каталку и повезли по длинному коридору. Он показался Вуду бесконечным, возможно, потому, что видел он только белый потолок с одинаковыми лампами дневного света.
Палата, в которую его привезли, была такой же безликой и стерильной, как и потолок в коридоре. Он посмотрел в окно, но серая хмарь за ним ни о чем ему не говорила. Что это? Утро, день или вечер? Или, может быть, здесь такая ночь? И какое сейчас время года? Из-за бесконечных мотаний по белу свету он не мог дать на этот вопрос четкого ответа.
Койка, отрегулированная под него по высоте и длине, оказалась довольно удобной, и Вуд попробовал заснуть, как ему и рекомендовал врач. Но боль, волнами набегавшая на него, не дала ему даже смежить веки.
Он постарался отвлечься, думая о том, что было накануне. Гонки, гонки, и опять гонки. Он почти всегда приходил первым. Если только не узнавал, что есть гонщики, для которых победа важнее. В Австралии он дал обогнать себя парню, для которого денежный приз был гарантией поступления в университет, а в штате Колорадо гонщику, которому он был нужен, чтоб выкупить у банка отцовское ранчо.
Недоумевающие отчим с матерью просили его прекратить опасные приключения, но он их не слушал. Захватывающий во время гонок адреналин хотя бы отчасти заглушал чувство вины, терзавшее его днем и ночью. Вот и сейчас он был рад боли, мучавшей его. Физическая боль была предпочтительнее боли душевной, изводившей его вот уже год.
Но все-таки, где же он? В палате было пусто, и он разочарованно вздохнул. Тут же рядом раздался сочувственный женский голос:
