Может быть, у Грир лихорадка? Ее лицо разрумянилось, огромные глаза неестественно сверкали. Принужденно улыбнувшись, Эндрю протянул ей руку.
— Острячка. Пошли, я подвезу тебя в Уэймут.
Рука Грир скользнула в его ладонь, и она поднялась, оказавшись так близко к нему, что он различил следы от слез на ее щеках. Как тяжело ему было сдержать желание обнять ее.
— Пошли, — повторил он.
— Не-а. Я не хочу домой, Эндрю. Там никого нет.
Его захлестнула волна нежности.
— Какой ужасный день выдался для тебя, — проговорил Эндрю. Он притянул ее к груди, немного опасаясь, что она станет сопротивляться.
Хрупкое мгновение. Эндрю знал, что эта мимолетная минута близости — все, на что он может рассчитывать сейчас. Грир прильнула к нему, обвив руками его талию, а он поглаживал ее по спине. Глядя вперед, Эндрю чувствовал, что стоит ему лишь слегка склонить голову, и его губы коснутся ее волос. Одно неловкое выражение истинных чувств — и Грир опять ринется в свою скорлупу. И тогда ему придется заново избавляться от этой защитной оболочки.
— Ты такой добрый. — Когда Грир заговорила, его грудь обдало теплом ее дыхания, проникшим через тонкую хлопковую рубашку. — А я вот никогда для тебя ничего не делала. Ты ведь просто не знаешь, как отделаться от чувства ответственности за людей, да?
О да, Эндрю был самый что ни на есть грандиозный памятник рыцарству. Если бы только она знала.
— Просто ты мне нравишься, Грир. И мне было бы гораздо приятней, если бы я знал, что тоже тебе нравлюсь.
— Нравишься, Эндрю, очень. — Выпрямившись, Грир откинула назад волосы. — Ты уже успел поесть?
Пряди волос скользили через ее пальцы — это было изумительно.
— Что?.. А... поесть? Нет. А ты?
— Мне не хотелось. Но позволь мне пригласить тебя куда-нибудь. Самое меньшее, что я могу сделать, — это накормить тебя. Я досаждала тебе целый день и заставила голодать, к тому же через пару часов все равно время ужина. Вроде бы я видела кафе в верхней части улицы.
Он ожидал от Грир совсем не такого поведения. Она не упомянула ни о Колине, ни о ребенке, но самое главное, несмотря на то, что она точно плакала, ее настроение скорее было приподнятым, чем подавленным. Это могла быть начальная стадия срыва.
— Ты со мной? — спросила Грир, вскинув брови.
— М-м-м. — Ему требовалось время, чтобы прийти в себя, подумать. — Я бы предпочел подождать с ужином. Как тебе мысль прокатиться по побережью? Море перед заходом солнца просто восхитительно. Особенно в такую переменчивую погоду, как сейчас, — неубедительно мямлил Эндрю.
Грир, казалось, готова была отказаться.
— Звучит, конечно, хорошо. Но ты уверен, что не хочешь сначала поесть? Тебя не ждут где-то в другом месте?..
— Нет! Нет. Вовсе нет. Поехали, — сказал он, не давая ей возможности передумать.
Бок о бок они подошли к машине. Эндрю только слегка поддержал Грир, когда она садилась. Подняв ее пальто на высоту дверцы, он подождал, пока она накинет его, и их руки соприкоснулись. Кожа прохладная. Все это просто бессмыслица. Холостяки с таким количеством любовных похождений на своем веку, чтобы с легкостью забыть парочку из них, к тридцати пяти годам, как правило, пресыщаются женщинами. Эндрю подходил к водительскому месту. Это-то, видимо, и называется седина в голову, бес в ребро. Простой взгляд, нечаянное прикосновение, которое для Грир уж точно ничего не значило, зажигало огонь и его теле. Эндрю был влюблен в женщину, которую даже ни разу не поцеловал, а она просто считала его «ответственным». Это слово было невозможно далеко от описания его чувств — до такой степени безответственности он вообще еще ни разу не доходил.
Грир наблюдала за тем, как последние отважные лучи солнца пронзают ранние сумерки. Холмы на юге Ферндэйл были более пологие, чем те, которые она проезжала на автобусе. Дорога извивалась, словно лента кинопленки на раскручиваемой катушке. Что бы сказал Эндрю, если бы узнал о том, что она обнаружила в записях церкви Святого Петра? Понял бы он ее воодушевление с примесью тревоги? Очень может быть. Он был так чуток, и Грир ужасно хотелось поделиться с ним новостями. Эндрю был единственным, кому она вообще хотела об этом рассказать.
Она скрестила руки на груди. Ну конечно, он был единственным — ведь она больше никого не знала в Англии. И он знал, что она здесь одна. Только поэтому и примчался за ней, и Грир не должна этим пользоваться, а тем более видеть тут что-то, кроме его врожденной доброты к людям.
— Ты чем-то обеспокоена, Грир. Хочешь об этом поговорить? — заботливо поинтересовался Эндрю.
Да.
— Я в порядке. Здесь так красиво. Если я расслаблюсь еще больше, то просто растаю.
— Серьезно? — Он бросил быстрый взгляд в ее сторону. — Ну, раз ты так говоришь... Только тебе, наверное, неплохо бы распрямить руки, пока кровь окончательно не перестала поступать в эти бедные побелевшие суставы.
Он был прав. Рассмеявшись, она опустила руки на колени.
— Вы ничего не упускаете, доктор. Наверное, это оттого, что приходится часто работать с пациентами, которые в силу своего возраста не могут ответить на все ваши вопросы.
— Возможно, — неопределенно ответил Эндрю.
Это было не больно. Впервые с тех пор, как Коллин умерла, Грир было не больно думать и говорить о детях. Она глубоко вдохнула, и воздух показался слаще. Эндрю погрузился в молчание. Он, должно быть, удивляется ее реакции не меньше, чем она сама, и наверняка не ожидал, что она начнет обсуждать его работу. Но ведь ему было неизвестно, что произошло за это время. Пока Грир еще не обрела долгожданный отчий дом, но уже находилась на правильном пути, так что не сомневалась в том, что со временем доберется до него.
— Придерживай шляпу, — посоветовал ей Эндрю, свернув с мощеной улицы на изрезанную колеями дорожку между высокой живой изгородью и голыми деревьями, клонившимися к дороге от морских ветров.
Рассмеявшись, Грир схватилась одной рукой за приборную панель машины, а другой за бедро Эндрю. Под колеса машины то и дело попадали известняковые камешки, и Грир бросало из стороны в сторону. Резко свернув вправо, они сделали привал на обочине дороги над утесом с нависшими скалами.
— Ух ты! — воскликнула Грир, сильнее сжимая руку Эндрю. — Фантастика. Если бы кто-то изобразил это на картине, выглядело бы неправдоподобно.
Солнце достигло точки, в которой сумерки сменялись темнотой, осветив землю и океан последним молочно-белым с радужным отливом светом. Самого солнца было уже не видно, но кучки облаков лимонно-желтого и розового цвета отбрасывали в разных направлениях растущие тени.
