– Родители твоего отца?
– Все, – говорит она, замалчивая истинное положение дел. – Тотчас же. Вот буквально на днях (на самом деле больше года назад, зачем она врет?) я хотела узнать, где они выросли: на ферме или… вообще-то мне было интересно про животных, потому что я люблю… (смени тему). Или про сад. Все мы любим сады, – говорит она, отводя руку в угодливом жесте и со всего маху ударяясь об угол стола. – Нет-нет, совсем не больно, ха-ха! Все хорошо. Ох… Так вот, я спросила, и тут же начались… слезы. В ту же секунду. Стенания. – Это слово она давно мечтала ввернуть. – Я так ничего и не узнала. А вы точно хотите со мной говорить? У вас же гости.
– Все хорошо, – уверяет он. – Ты меня развлекаешь.
– Правда?
– Да, но не продолжай. – Широко улыбнувшись, он потягивается, заложив руки за голову. Грудь у него очень… мужественная, решает Марина, хотя думать так о чьем-то отце отвратительно.
– Обычно я об этом не рассказываю, – признается она. – На людях. Не знаю почему. То есть о том, что я… – она понижает голос, – …иностранка.
– И ты даже не знаешь, откуда они были родом?
– Были и есть, если говорить о бабушке. Не знаю. Может, и слышала, но забыла название. Кажется, это место то и дело оказывалось по разную сторону барьеров. Границ. Они учились читать и писать по-русски, с родителями говорили по-венгерски, а город был чешским, или нет, это дедушка был из Чехии. Рози, бабушка, совсем из другой страны. По-моему. А теперь они говорят между собой по-венгерски, но уверяют, что родом из Че… Чешской республики. У них это называется «Чехо». Как такое возможно?
«Да заткнись же ты», – говорит она себе, но рядом с ним невозможно взять себя в руки.
– К Чехии у них какая-то загадочная привязанность. Мы едим только чешскую горчицу.
– Очень вкусная горчица.
Марина смотрит на него с обожанием.
– Да, наверное. Но теперь их город в России. На Украине. Нет, в Рутен… Руритании. Что-то такое.
– Боже, надеюсь, ты шутишь.
– Я? Нет… Простите. Почему…
– Неважно. Итак, Венгрия? Самый невероятный язык на свете.
– Все так считают. То есть, – быстро поправляется она, – как здорово, что вы знаете. Вы на нем… говорите?
– Определенно нет.
– Я тоже, – утешает она его. – Ну, я знаю сорок слов. Центральное отопление, например, это… ну, это звучит как «кезпонтифютеш». Серьезно. – Она снова понижает голос, будто произносит ругательство. – Помидор – «парадичом». Видите? «Микрахулам» – микроволновка, «рагогуми» – жевательная резинка. Не то чтобы мне дают… я хочу сказать, это только на слух. Кто знает, как они пишутся. Мы над ними смеемся, они такие нелепые – то есть слова, а не бабушки. Мы с мамой. По крайней мере, раньше… – Ее щеки снова вспыхивают. – Даже токай, это вино, его измеряют корзинами, вы знали? Харом путтоньош – это значит… эдь, кетё, харом, – считает она по пальцам, – да, три корзины. Винограда, наверное. Простите, о чем это я?
– Бог его знает, – отвечает мистер Вайни, однако не перестает улыбаться. – Выпьешь еще?
– Пожалуйста. Смысла нет никакого. Они даже Венгрию называют совсем по-другому, – признается она. – И ничего нельзя понять, потому что все такое нелатинское…
– Только чуточку финно-угорское.
– Точно! Вау, как верно сказано! Поэтому, когда хочешь узнать, что им нужно, приходится экстраполировать.
– Экстраполировать? Интересно. – Александр Вайни наклоняет голову, будто беседует с почтенным коллегой.
– Так откуда же, – настаивает она, – вы все это знаете?
– Ты очень прямолинейна. Что ж, я был знаком кое с кем из тех мест.
– О! Правда? Вот бы с ним встретиться. Или с ней. С ними. То есть…
– Зачем? Не смеши меня.
Марина порывается объяснить, что скучает по венграм и их голосам, что утешения ради проговаривает про себя разные слова с их акцентом, с замиранием сердца прислушивается к иностранной речи на улицах Кума, и всякий раз ее постигает разочарование. Но нет, он смеется над ней и поэтому не заслуживает откровенности. Сейчас он уйдет к другим гостям, поважнее Марины, а она останется охранять частную жизнь семьи.
Мистер Вайни никуда не уходит. Он по-прежнему улыбается и, прищурившись, смотрит ей в лицо, будто пытается в нем что-то прочесть.
– Итак, – говорит он, – горы. Карпаты, как ты знаешь… или не знаешь.
– Нет… не знаю.
– А должна.
– Я…
– Леса, замки, пастушки с гусями, волки. Князья. Горные львы.
– Правда?
– Неправда.
– Простите. Я такая темная…
– Значит, они оттуда? Может, я слышал название?
Марина прищуривается. Неужели он считает ее особой княжеских кровей? Она бы хотела быть благородной и честной, да и вряд ли признается, что родня, вероятнее всего, грызла старую картошку и спала в свинарниках. Нет, она их не предаст.
– Вряд ли. То есть я не слышала ни про какие замки или что-то такое. Если только очень маленькие.
Он смотрит на нее.
– Наверное, ты права, – говорит он, и Марина моргает. – Любопытно. Не знаю, известно ли тебе, что из тех краев происходят люди особого сорта. Очень чопорные. Очень старомодные. Без конца целуют друг другу руки, и…
– Ой, это у нас не принято, – уверяет Марина. – Почти никогда. Хотя остальное правда. Вы и в самом деле все знаете.
– И еще, разумеется, гордость. Ты гордая? Они легко оскорбляются, лелеют обиду, яростно оберегают семейную честь…
– Ну, – говорит она, – я не такая.
– Не сомневаюсь. Ты читала Джорджа Микеша?
Марина выпрямляет спину: пусть знает, с кем имеет дело.
– Моя двоюродная бабушка знакома с Джорджем Микешем, – говорит она.
– Он уже умер.
– Ох… Простите.
– Еще они чтут иерархию. Скрывают все от детей.
– Что вы имее… А, поняла. Да, все так и есть. Вау… Никогда не думала, что это, ну, вроде расовой черты. Я думала, только со мной так.
– Просто предположил.
– Нет, правда, это впечатляет. Вы даже не представляете. Я никогда не встречала человека, который все про них знает. То есть в реальной жизни. Есть чему поучиться.
– Серьезно?
– Поразительно. Я и не думала, что это в порядке вещей. А ваш друг – он откуда?
– Из тех же краев, о которых ты говоришь. Трансильвания. Что? Уж это ты должна знать.
– Тран… Вы надо мной смеетесь.
– И в мыслях не было. Если это слово тебе не по силам, можешь сказать «Закарпатье» или «Рутения». Дитя мое, это азы центральноевропейской географии. Не делай такое обиженное лицо.
– Я не делаю, – говорит она. – Трансильвания, серьезно? Я…
– Эй! – Рядом появляется Гай и больно тычет ее локтем под ребра. – Как дела?
– Прекрасно, благодарю, – говорит его отец, но вид у него раздраженный. Камин ужасно нагрел Марину с одного бока. – Мне интересно знать, откуда родом мой новый друг, – продолжает он. – А тебе?
