Я вошла за ограду, вбежала в холл и влетела на второй этаж. Волосы прилипли от пота к затылку, кожу щипало, точно от соленой воды. Я неслась, рассекая раздувшимися ноздрями воздух, как лошадь на бегах, пытаясь учуять знакомый запах Энрике. Сердце мое бешено колотилось, оттого что за каждым углом мне мерещился он. Я уперлась головой в дверь своего номера. Все. Тупик. Дальше бежать было некуда. Да и сил нет.
По коридору прошла горничная, из соседнего номера вышел человек. У кого-то заиграл мобильный. Я не двигалась с места. Все события текли как бы мимо меня.
Я вошла в номер и рухнула на кровать. Что происходит? Сомнения сочились по капле, усиливая тахикардию. Что случилось? Я не могу признаться себе или не хочу… В чем? Стрелки на часах ползут к двойке. Половина третьего. Я лежу и не могу двинуться с места. Любые шаги на лестнице вызывают у меня дрожь ожидания.
Потом я еще с полчаса бродила по номеру, как тигрица в клетке, машинально перекладывая с места на место вещи, которые попадались под руку. Одной из таких вещей оказался портрет Энрике: тело цвета молочного шоколада на белых простынях. Это заставило меня остановиться.
Я села и тупо уставилась на него. Какой же он красивый!
Через десять минут мне показалось, что ресницы на портрете дрожат, а на губах играет улыбка. Я и в самом деле ждала, что он повернет ко мне голову. Засосало под ложечкой. Жутко хочется есть, но как уйти, вдруг Рике придет…
Я всегда хочу есть, когда нервничаю, хотя я сейчас не нервничаю, я просто жду. Не люблю ждать, хотя, кажется, я уже об этом говорила. А надо бы научиться. Но не сейчас, я ведь знаю, что через пять минут он будет здесь.
Проходит пять минут.
Три часа. Что происходит? Я села и потерла глаза. Нет, мне вовсе не хочется плакать, просто чертова тушь осыпалась с ресниц и попала в глаза.
Мне стало холодно и показалось, что я съежилась в маленький комочек. Что за детский сад? У парня тоже могут быть неотложные дела, а я веду себя как маленькая…
А вдруг это конец? Вдруг это был обычный курортный роман? Не может быть. Мне рассказывали подружки, как складываются обычные романы, точнее, как они заканчиваются. Любовники скупо прощаются, почти как друзья, без лишних сантиментов, и обмениваются телефонами, одна цифра в которых намеренно искажается, чтобы невозможно было дозвониться.
Все-таки надо принять душ и пойти поесть, так время пройдет быстрее. Ненавижу ждать!
Я встала под прохладные струи душа и подняла лицо.
— Что, дурочка, обманули тебя? — пронеслось у меня в голове. — Поматросили да бросили?
Я швырнула мыло, села на пол и заплакала. Меня вдруг охватил такой ужас, что и не передать. Но разве могло быть по-другому? Этот вопрос — плохое утешение в моей ситуации.
«Слава богу, что так получилось, — продолжал твердить внутренний голос. — Из этого все равно ничего бы не вышло».
Меня не бросили, я его потеряла. Наверное, что-то сделала не так.
Я внезапно встала на одну ступеньку с теми дурами, над которыми всю жизнь смеялась. Я смотрела на обманутых баб и думала: «Да как же можно быть такими глупыми? Вот я никогда не окажусь на вашем месте!» К тому же кто может меня бросить? МЕНЯ?! Это именно я всех бросаю.
Самое противное, что в таких случаях первым всплывает вопрос «почему?» и ты не находишь на него ответа.
Не помню, когда я в последний раз так плакала. Всего за несколько дней какой-то мальчишка стал для меня всем, а я, похоже, превратилась в ничто. Я сидела на мокром полу, наматывая сопли на кулак, пока одна светлая мысль не вывела меня из состояния наемной плакальщицы.
— Пляж! Я там не была… — Сердце бешено заколотилось. — Если даже там нет Энрике, то я найду этого павиана в цветастых трусах.
Я выскочила из ванной и стала быстро одеваться. Жалкое зрелище! Жаль, что меня не видят коллеги, вдоволь посмеялись бы.
Через минуту я семенила по мощенной камнем дорожке, отмахиваясь по дороге от ветвей цветущих олеандров. Я щурила свои близорукие глазки, направляясь прямо к пункту проката снаряжения, и пыталась разглядеть цветные пятна, похожие на людей. Возле нее никого не было, но надежда осталась, что внутри есть хотя бы Тони. Как только я приблизилась к двери с нарисованными девушками в бикини, как она открылась и оттуда вышли двое полицейских, а за ними перепуганный Тони.
Я поймала его взгляд, излучавший первобытный страх, и отступила назад. Все мое тело будто покрылось ледяной коркой, и я попятилась к палатке с сувенирами, стоящей рядом. Полицейские озабоченно смотрели по сторонам, сканируя толпу отдыхающих. Они переговаривались по рации, но я толком ничего не могла понять.
«Патуа, мать их всех…» — думала я.
Продавец сувениров, испекшийся на солнце до состояния вареной сгущенки, стал предлагать мне какие-то индейские амулеты и шляпки, а я пыталась разобрать, что лопочут усатые стражи порядка.
Один из них подступил к Тони и стал что-то говорить, постукивая дубинкой себе по ладони.
Я только слышала: Энрике Мурано… три часа… контрабанда…
Что за бред!
Продавец опять запел мне свою песню, нанизывая на руку фенечки.
— Ч-ччч! — Я была готова убить глупого островитянина.
Торговец правильно меня понял, потому что сразу сел на плетеный стул и умолк.
Но полицейские уже прекратили запугивать вспотевшего Тони и ушли. Я подлетела к нему.
— Где Энрике? — выпалила я.
— О, Святая Дева! Да что вы все на меня набросились? Не знаю я, где Рике, не знаю! — замахал руками Тони. — Оставьте меня в покое!
— Что хотели полицейские?
— Энрике хотели за жопу взять, вот что хотели!
— За что?
Тони открыл бутылку с водой и вылил себе на голову. Видимо, ему стало легче, потому что он посмотрел на меня и очень спокойно сказал:
— Они обвиняют его в контрабанде и торговле наркотиками. Говорят, что у кубинских властей к нему аналогичные претензии.
— Как?! — Я присела рядом с Тони.
— Вот так, я и сам не знал. Уж кто-кто, а Рике дружит с законом. Говорят, что кто-то из местных мафиози показал на него.
Я онемела.
— Правда, один раз он угощал меня травкой, — задумчиво сказал Тони. — Знатная была дурь.
— Господи, о чем ты говоришь?
— Да так, ни о чем.
Тони махнул рукой, запер дверь проката на ключ и повесил табличку «Cloused».
— Все, с меня хватит, я ухожу.
Я растерянно смотрела вслед удаляющемуся Тони, чувствуя себя круглой сиротой. Если еще вчера вечером я могла поклясться, что дружу с половиной острова, то сейчас мне казалось, что все здесь относятся ко мне враждебно.
Я уже перестала что-либо понимать. Вся эта ситуация походила или на дурной сон, или на пошлый розыгрыш, только никак не на правду.
