И вот они в моих руках, но недолго: Кай, присев передо мной, сидящей на кровати, на корточки, натягивает фантастическое меховое баловство на мои ноги.
- Какие же они у тебя маленькие… - приговаривает. – Твои ноги… ступни. Размер явно не твой.
А у меня пропал дар речи. Но почему-то появились слёзы. Кай поднимает глаза, видит это, пугается, обнимает и, целуя в лоб, спрашивает:
- Что я сделал не так?
- Ничего… Просто для меня никто ещё ничего подобного не делал!
- Послушай, - начинает, затем держит паузу, что-то проглатывает, хотя ничего же не жевал, - никаких подвигов. Лейф разбил телефон, и мы заехали в молл, чтобы купить новый. Выбрали, и, пока он расплачивался, я заскочил в книжный посмотреть, что за новинки к Рождеству завезли, и увидел эти носки. Подумал: они бы очень уютно смотрелись на твоих вечно мёрзнущих ступнях, вон какие тёплые… Викки! – тут он как одержимый начинает целовать мои глаза, брови, щёки. – Я такой непроходимый осёл, Викки! Прости меня, а? Я исправлюсь!
Полвечера после этого я размышляю о том, почему его глаза сразу после этого эпизода стали немного красными, а в голосе я отчётливо слышала обрывы, как если бы его связки сковывал какой-нибудь спазм, и что, вообще, он хотел мне всем этим сказать.
На следующий же день Кай едва пролезает в дверь, с трудом удерживая перед собой огромный букет самых разнообразных и разноцветных цветов:
- Я не знал, какие у тебя любимые, но, может быть, ты мне теперь расскажешь?
И он стал дарить мне цветы довольно часто. Не такие большие букеты, конечно, а поскромнее, но делал это примерно раз в неделю. А ещё покупал плюшевых медведей, тапочки-единороги довольно недешёвого европейского бренда, затем перешёл на платья и даже ажурное бельё. От такого его внимания я в прямом смысле сходила с ума и совершенно не умела этого прятать, но Кай всегда оставался доволен. Ну, по крайней мере, он улыбался.
Два года спустя, в свой двадцать пятый День Рождения я впервые получу ювелирное украшение.
Кай, по уже ставшей правилом привычке, поднимает меня и водружает ногами на стул. Не произнося ни слова, вручает чёрную коробочку. Я раскрываю её и вижу то, что, в некотором роде, ожидаю – кольцо. Размер камня, скорее всего бриллианта, почти сразу заставляет меня начать сокрушаться о том, как много часов моему Каю пришлось работать, чтобы сделать мне традиционное предложение. Я поднимаю на него глаза с одним только словом:
- Это…
- Это не то кольцо, - обрывает меня он.
И добрая половина гостей ресторана на Бёрнебийской горе выдыхает то ли разочарование, то ли облегчение. Мои глаза почему-то сразу упираются в улыбающееся лицо Дженны и похлопывающую по её колену руку матери Кая.
- Это кольцо – подарок в твой День Рождения, давай помогу, - он вынимает золотой ободок из чёрной коробочки и натягивает на мой негнущийся от конфуза палец.
Пока я изо всех сил собираю себя в кучу, чтобы не выкинуть что-нибудь странное и непонятное толпе гостей, приглашённых Каем для празднования моего двадцатипятилетия, включая всех его друзей, его мать, мою мать, подругу Адити и ещё дюжину неизвестных мне лиц, история продолжает развиваться:
- «То» кольцо могло быть только в красной коробке, - вынимает из другого кармана алую коробочку, отщёлкивает крышку, и я вижу его: белый металл и довольно большой изумруд. – Вот это - для твоего безымянного пальца, - уточняет.
В моей голове затмение. Я не понимаю, это игра или… сложная игра? А если вдруг правда, и всё по-настоящему, то почему он делает прилюдно такую интимную вещь, как:
- Викки, я люблю тебя. Пожалуйста, позволь мне стать твоим мужем!
Марина зажимает обеими руками рот, Адити – глаза, моя мать вытирает слёзы обеденной салфеткой, Дженна поднимает свою с пола (салфетку), а мать Кая массирует пальцами одной руки виски́.
-Викки, - Кай обнимает ладонями мои щёки и принуждает смотреть только в его глаза. Я не знаю, что именно выражает его лицо, но он не смеётся и не улыбается - он чем-то обеспокоен. – Викки, пожалуйста, скажи что-нибудь? – просит.
- Что?
- Лучше «Да».
Мне необходимо увидеть лица людей, чтобы понять, что происходит, и где я нахожусь, но Кай не даёт, держит мёртвой хваткой, заставляет смотреть только на него:
- «Да», - снова подсказывает шёпотом. - Прости, что делаю это при всех, но так нужно. Просто ответь мне «Да»! Одно маленькое, такое короткое слово…
И он целует. Прилюдно. Его губы скользят по моим, сжимают и, не отпуская, сжимают ещё крепче. Я чувствую его язык, и он просит, уговаривает, умоляет ответить ему:
- Да, - произношу, как только он отрывается.
Ресторан взрывается аплодисментами. Весь. И та часть посетителей, которые не являлись нашими гостями, тоже вытирает слёзы.
Его руки дрожат, когда он надевает второе кольцо: два металла, холодный и тёплый, прозрачный камень и зелёный – рядом.
- Мы хорошо смотримся вместе, - тихо определяет и смотрит в мои глаза, а мне приходит на ум, что я, кажется, научилась понимать его эмоции: он вымотан, ему всё это далось нелегко, и он один из всех знает, что репетиций не было. Что всё это было более чем реально, живо и непредсказуемо. Что это – наша с ним жизнь.
Через полгода мы станем мужем и женой.
Глава 29. В больнице
Наши дни. 6/06/ 2019
ATB - Desperate Religion ( Integra Chill mix )
Около моей машины стоит молодой человек и уже не первый, по-видимому, раз задаёт свой вопрос:
- Девушка, Вам плохо? Вы в порядке?
Вечная девушка из-за роста, из-за худобы, из-за никогда не наживаемой мудрости.
- Да, мне плохо, - отвечаю, проглотив ком в горле. – Мне очень плохо.
- Я могу помочь?
- Да.
- Как?
- Отвезите меня в Ванкувер Дженерал Хоспитал, там мой муж, он ждёт меня.
- Хорошо, - кивает, - я отвезу. Пересаживайтесь на пассажирское сидение.
Я смотрю на молодого человека, держащего обеими руками руль моего BMW – у него зелёные глаза – изумрудные, и каштановые волосы. Его даже можно назвать высоким и красиво сложенным. Но далеко не всякий мужчина выглядит сексуально за рулём. Здесь даже не имеет значение то, насколько он привлекателен сам по себе: всё дело в осанке, занимаемой позе, в положении головы и рук. Именно так, не вербально, мужчина способен сообщить, боится ли он окружающего мира или управляет им. Ансель определённо управляет, и делает это со вкусом. Но Кай… Кай выглядит за рулем так, словно диктует Мирозданию свои законы.
В такие моменты, как этот, люди не думают об обидах.
В такие моменты, как этот, они внезапно вспоминают о Боге, вернее, о том, что он может всё-таки существовать, и поскольку обращаться больше не к кому, просят о помощи именно его. Не столько о помощи, наверное, сколько о чуде.
Поэтому я молюсь. Всё то время, пока мы едем по Ванкуверским пробкам, я вымаливаю жизнь у Бога, верить в которого отказалась шесть лет назад:
Боже, если ты всё-таки есть, оставь мне хотя бы Кая! Нельзя толкать человека на самый страшный из всех доступных ему грехов, нельзя его так испытывать, нет в нас столько сил! Мы просто люди…
И Бог был либо добр в тот день, либо особенно внимателен к отчаянным просьбам.
Это самая большая больница в городе, вторая по величине в Канаде. Среди её профильных направлений - травматология и трансплантация органов. Когда-то я проходила в ней практику и молилась о том, чтобы никто из моих близких никогда в неё не попадал. Это одно из лучших лечебных учреждений, на её счету десятки тысяч сложнейших операций и спасённых жизней, но везёт не всем.
Я не иду по больнице и даже не бегу, а ломлюсь, наталкиваясь на людей и истерично припоминая, где находится нужный мне блок, отделение, бокс.
Когда вижу человека, с которым прожила больше семнадцати лет лежащим на больничной кровати в трубках, повязках, кислородной маске и пятнах крови, я не помню, почему сегодня утром мы не вышли из дома вместе, почему я была там, где была, а не с ним рядом, почему в тот злополучный мартовский день он был не со мной, а в чёртовой гостинице.
