Мне нужно выяснить, где я облажался.
Почему она подставила своего мужа?
— Что ты делаешь, Юлий?
Подняв голову, я вижу, как Линг пялится на меня с поднятыми бровями. Она слегка качает головой и тихо спрашивает:
— Что ты делаешь?
Я выпрямляюсь и выхожу из комнаты.
Следующие слова Линг останавливают меня на полушаге:
— Я могу проникнуть в комнату, пока она спит. Бум. Она ничего не поймет. — Затем добавляет: — Она умрет быстро. Тихо.
Она умрет быстро. Тихо.
Ее предложение — слишком.
— Тебе не любопытно? — Я поворачиваюсь и внимательно смотрю на нее. — Ты не хочешь знать, почему она сделала то, что сделала?
Линг молчит, прежде чем ответить со вздохом:
— Она убедительно врет. Этому можно научиться за долгое время тренировок. Поверь мне, я знаю. — Она замолкает на секунду. Это заставляет задуматься. Воцаряется долгое молчание, Линг пожимает плечами. — Может, она эгоистичная сука, которая хотела забрать деньги Дино себе. Может быть, она планировала это с самого начала. Или она просто сумасшедшая?
Я делаю паузу, захватывая своим взглядом ее в плен.
— Ты не веришь этому, не так ли?
Линг садится на диван с задумчивым выражением на лице.
— Нет. Не верю.
Ее выражение лица почти не читаемо. Мои брови сходятся на переносице.
— О чем ты думаешь?
Линг выглядит уязвленной, когда она ерзает на своем месте и прочищает горло.
— То, что только что произошло, когда она потеряла связь с реальностью… — Она кусает губу, прежде чем тихо заговорить: — Это случалось со мной, Джей. Раньше это случалось часто. — Когда я вопросительно смотрю на нее, Лин бормочет: — Посттравматический синдром.
Мой желудок скручивает, и я устало провожу рукой по лицу. Бл*дь. Последнее, что мне нужно, это сочувствовать Алехандре Гамбино. Лучше бы я не знал этого.
Линг снова надевает маску на лицо, закатывает глаза.
— И что? Это не имеет значения. Дерьмо случается. Ты натягиваешь трусики и идешь дальше.
Это не имеет значения.
Я молчу, но моя недавняя нерешительность беспокоит Линг. Когда чувствую ее руку на своей, я смотрю вниз и вижу, как ее милые миндалевидные глаза вопросительно смотрят на меня.
— Я могу сделать это быстро. Она просто уснет и никогда не проснется. Некоторые люди отдали бы свое левое яичко, чтобы так умереть.
Нет, это не должно иметь для меня значения.
Но я не могу ничего сделать, лишь только поучиться у этой маленькой женщины. Мне нужно проникнуть к ней в голову, нужно приблизиться к ней, разложить все по частям, и тогда она откроется мне.
Я принимаю решение и отрицательно качаю головой, Линг пораженно опускает подбородок. С раздражением она уходит, но я ловлю ее запястье, прежде чем она сможет сбежать.
— Четыре дня. Я дам ей четыре дня. Если к тому времени я не получу от нее ничего стоящего, она исчезнет.
Лицо Линг смягчается. Она поднимает руку и нежно проводит большим пальцем по моей скуле.
— Юлий, ты мой один единственный друг, и я сделаю для тебя почти все. — Ее акцент на «почти» более чем очевиден. Убрав руку от моей щеки, она отступает от меня. Ее глаза становятся холодными, губы вытягиваются в мрачную линию, и она угрожающе добавляет: — Но я не умру за тебя.
Ее каблуки стучат, я остаюсь наедине с собой, опускаюсь на диван, закрывая пальцами глаза.
Она умрет быстро. Тихо… Неважно
Тем не менее, это важно для меня.
Почему это чертовски важно для меня?
Мое спокойствие быстро сменяется злостью, глаза закрываются, а челюсти сжимаются.
Алехандра Гамбино расскажет все, что мне нужно знать. Она заговорит.
Я сделаю все, что бы добиться этого.
Линг права.
Я не собираюсь умирать за слабую, бесполезную женщину.
Глава 16
ЛИНГ
Молодая женщина, спящая на кровати, даже не слышит, как я вхожу. С хитростью змеи и грацией кошки я беззвучно пробираюсь в комнату.
В нашем кругу я заработала неплохую репутацию за годы работы с Юлием.
Черная вдова. Прощальный взгляд. Китайская Золушка.
Я заработала эти имена, поскольку была безжалостной сукой. Я могла быть маленькой и сексуальной, но я бесчувственная. Возможно, я самая опасная женщина в мире.
Почему?
Потому, что я бесшумно передвигаюсь.
Не путайте мою женственность со слабостью, никогда. Я перережу вашу долбаную глотку, пока наношу губную помаду.
Мудрый совет… Не всегда доверяй тому, что видишь. Ведь даже соль выглядит как сахар.
Китайская Золушка, я молча хмурюсь. Не могу сосчитать, сколько раз я чуть не содрала кожу с членов придурков, которые называли меня китаянкой.
Тупые американские мужланы смотрят на меня и говорят: «О, она азиатка. Она должно быть китаянка».
Я вьетнамская женщина, ублюдки. Поймите это или лишитесь конечности.
В эту минуту спокойной передышки я понимаю Алехандру, на моем лице появилось почти сочувствие при мысли о том, что она могла испытать такие же ужасы, что и я.
Я рассматриваю ее тело, которое лежит спиной ко мне. Маленькая, слишком стройная, с длинными черными спутанными волосами. Грязная, порванная одежда и потертая повязка на пятке.
Я мысленно хихикаю.
Она жалкая.
Я не знаю, почему это делает меня счастливой, но это так. Я никогда не могла подружиться с красивыми девушками. Но потом думаю о том, как она была сильно напугана…
Мое лицо каменеет, а губы искривляются. Требуется вся моя воля, чтобы заставить замолчать злобное рычание, угрожающе вырывающиеся из горла.
Это вряд ли моя проблема. Что она знает о боли? Это не может быть хуже, чем то, что моя семья сделала со мной.
Ведь никого не волновало, когда мой отец и братья…
Не делай этого, девочка. Даже не смей думать об этом.
Мои эмоции зашкаливают, я закрываю глаза, глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю, умоляя о том, чтобы ко мне вернулось спокойствие.
Требуется секунда, чтобы понять, что я отпустила свою защитную реакцию. Затем, не оборачиваясь, она тихо спрашивает:
— Ты собираешься убить меня?
Ее кроткий голос пугает меня. Пистолет двадцать второго калибра в моей руке внезапно чувствуется тяжелее, чем должен. Я крепче сжимаю его, и это занимает у меня некоторое время, но я, наконец, отвечаю твердо:
— Да.
Ее тело напрягается и сразу расслабляется, прижимаясь к подушке. В ее голосе слышится облегчение, когда она шепчет:
— Спасибо.
Борьба, которую я ожидала, которую жаждала… у меня отняли эти два тихих слова.
Что, черт возьми, не так во всей этой ситуации?
Ее слова удивляют меня, и хотя она неосознанно облегчила мне задачу, я люблю, когда люди умоляют меня о пощаде. Пресмыкаются на коленях, я больше всего обожаю, когда они целуют мои дизайнерские туфли, прежде чем я пинаю их в рот, что они видят звезды.
Убить того, кто хочет умереть… что в этом веселого?
Поднимаю пистолет и прицеливаюсь, но когда мой палец ложится на спусковой курок, выдыхаю, ослабляю хватку, теряю фокус и медленно опускаю пистолет. Сажусь на кровать рядом с Алехандрой, и плевать я хотела на ее личное пространство.
Она полуоборачивается и смотрит на меня, смаргивая слезы, молча оплакивая свою короткую жизнь. Я спрашиваю:
— Ты действительно хочешь умереть?
Вместо ответа она смотрит на мое распухшее лицо и бормочет:
— Я сожалею насчет твоего носа. — И тут же поворачивается ко мне спиной вновь.
Тьфу. Я ненавижу подхалимов.
— Я задала тебе вопрос. — Я не люблю, когда меня игнорируют.
Пауза затягивается, и когда я открываю рот, чтоб разорвать тишину, она вздыхает долго и тихо.
— Вито хочет моей смерти. Его сыновья, Джио и Люк, хотят моей смерти. Мой отец сделает все, что скажет Вито, в том числе преподнесет голову дочери на серебряном блюде. Теперь никто мне не поможет. Я в полном дерьме.
