– как с таким именем, отчеством, да еще и с фамилией живется?
- Хорошо живется. Я же, так сказать, из простых. Мент. Как любят у нас говорить. А с таким ФИО меня, как ни странно опасаются и свои и… чужие. Обидеть Владимира Владимировича Утина – это, знаете ли, не смешно. А вдруг я не спроста такой вот… ВВУ? Почти ВВП? Ну и… в любой момент же могу устроить скандал, мол, притесняют меня, потому что… Утин!
Он веселый, простой мужик, человек дела и слова. Если он обязался помочь, значит поможет.
Только мне, как всегда, просить стыдно.
Поэтому я ничего не рассказываю ему про Гену и про то, что он у меня деньги забрал.
Неудобно. Неловко.
Я ведь, получается, за Гену вышла через полгода после смерти Льва. Была уверена, что друзья его меня не поймут. Не потому, что обязана всю жизнь страдать и помнить, но… хотя бы год?
Господи…
Варю Владимиру новую порцию кофе и думаю.
Мне всего тридцать два. А сколько я уже ошибок наделала в жизни?
Много. Увы, очень много.
И как разгребать?
Разливаю кофе по чашкам, ставлю на стол. Добавляю молоко, сахар. Достаю новую порцию печенья – мы сами с Маруськой печем, домашнее, выходит дешевле чем покупать, да и пока на кухне возимся – о многом поговорить успеваем.
- Ух ты, вкусно! Помню, мать такое пекла. Через мясорубку тесто прокручивала.
- Да, и мы так же…
- Ась, давай сядь, и рассказывай, как докатилась до жизни такой?
- Какой?
- Такой, что у тебя олигархи детей покупают?
- Не знаю…
Хочется реветь, но понимаю, что нельзя. Не стоит Владимира Владимировича в неловкое положение ставить. Он начнет успокаивать, снова будет чувствовать себя обязанным.
Я ведь вчера, когда ему звонила, толком не объяснила ничего.
Сказала, что ребенок брата Вишневского, и что он мне предлагает выгодную сделку. И я не знаю, что мне делать.
Это уже Утин сообщил, что вообще-то за такое предложение по закону может сильно «прилететь». Причем как Вишневскому – за то, что предложил. Так и мне – если бы согласилась.
Согласилась! О чем он вообще?
- Как ты умудрилась родить от брата этого Вишневского? И где твой муж – объелся груш?
- Это не я.
- Что? В смысле?
- Это не мой ребенок.
Мне очень страшно рассказывать об этом кому-то. Правда.
О том, что Алёшка не моя знает не так много народу. Я, Маруська, мой пока еще не бывший муж, Геннадий, и… собственно родители моей Алёнки. Вернее, ее мама.
Моя старшая дочь Стася. Анастасия Львовна Романова.
- Так… Ну ты даешь, Ася. – Утин, крякнув как-то по-стариковски, хотя не старый еще, ему что-то около пятидесяти, потирает руками лицо. – Да уж. Тут впору выпить что-то покрепче твоего кофе.
- У меня есть коньяк, хотите?
- Коньяк я всегда хочу, но не всегда могу. Мог бы – свою бы флягу достал из машины. Мне еще домой ехать.
- Да, извините, я забыла.
- Ася, давай зубы не заговаривай. Рассказывай, что и как. Как тебя угораздило во все это вляпаться? Как вас со Стаськой угораздило? И где она шляется, если она мать?
- Она не шляется, она…
- Что? Неужели умерла?
Он смотрит потрясенно, а я не сразу прихожу в себя.
- Типун вам на язык! Живая она. Учится…
АСЯ.
Конечно, это может показаться странным. Но я сразу поняла, что единственным верным решением будет отпустить Стасю на учебу.
Она не хотела ехать, плакала, говорила, что должна остаться с ребенком.
- Она моя дочь, понимаешь? Моя! Я так люблю ее, мама Ася…
- Понимаю, милая, я все понимаю! Но ты тоже пойми! Это твой шанс на нормальную жизнь. Возможно – единственный шанс! Через год, два, такой шанс тебе уже никто не даст. И потом… как раз через год или два ты нужна будешь своей девочке больше! Она уже будет все понимать.
- Она и сейчас понимает! Понимает, что мать ее бросает!
Я знала, что возможно Стася права. Даже не возможно - точно права! Дети понимают и чувствуют. Маруська вот понимала, что ее мамы больше нет. А потом появилась я. Вот и Стася, когда вернется – ее малышка все поймет!
Просто мне нужно как-то объяснить Стасе, что ее отъезд – это не драма для младенца, даже если это и не совсем правда.
- Глупенькая, перестань! Она совсем кроха, ничего не запомнит. Ты вернешься, и она тебя примет, будет радоваться.
- Она будет считать, что ее мать – ты!
- Ничего подобного. Я бабушка!
- Ну какая ты бабушка, мама Ася!
- Вот! Ты называешь меня мамой! Значит твоя дочка будет называть бабушкой.
Я не могла позволить Стасе упустить шанс.
Она училась тут, в Москве, в ВУЗе, где преподавал Лев. А потом они с подругой выиграли гранд, и им предложили уехать по обмену учиться в Вену. Такой шанс!
Стася бредила этой учебой этой поездкой.
В то же время случайно познакомилась с этим Феликсом. Его привел кто-то из ее однокурсниц. А он сразу увидел Стасю и, как она говорила «включил форсаж». Хотел куда-то увезти ее, все строил планы. Она ему говорила об учебе в Вене. Но Феликс считал, что все это блажь, обещал, что оплатит ей обучение в любом ВУЗе мира.
Глупый.
Он просто не знал, что Стаська, моя девочка, такая же как я. И деньги для нее ничего не значат. Ей было важно не то, что она будет учиться в престижном ВУЗе, а то, что она сама своей головой получила возможность туда поехать.
Она любила этого Феликса. Я-то знаю. Говорила, что и он любит.
А потом они крупно поссорились. Феликс хотел заниматься какими-то гонками, Стася считала, что это очень опасно, просила его отменить все. Но…
Феликс ее не послушал. Они поругались. Стася ждала, что он придет к ней, извинится. А он… он просто уехал. Через какое-то время Стаська поняла, что ждет ребенка.
Писала ему. И я… я тоже потом писала. Все безрезультатно.
Потом Ася как-то увидела его фото в журнале. Он был не один. С их общей знакомой. Под фото было написано – Феликс Вишневский с невестой.
Ася заблокировала его номер. И сказала, что ей все равно.
Конечно! Все равно! А мокрая подушка утром почему?
