он думает, что я снова собираюсь ударить его. Сев на ближайший к нему стул, я готовлюсь извиниться и открываю рот, чтобы заговорить, когда дверь, ведущая на задний двор открывается и оттуда выходит Лера, она держит в руках две банки пива.
Подходит к нам, и на этот раз я не могу удержаться, мой взгляд пробегает по ее телу, она прекрасна. Одно ее присутствие сводит меня с ума, и я ненавижу это. Ненавижу, что я слаб перед ней, слаб перед своим врагом.
Все, о чем я могу думать, это как крепко ее киска сжимала мои пальцы прошлой ночью, как она хотела меня. Я знаю, как она слаба передо мной, как впрочем и я перед ней, но ничего подобного больше не случиться никогда.
Она протягивает каждому из нас по банке, но я отказываюсь ее брать. Я отказываюсь брать у нее что-либо. Я даже не ударил бы Германа, если бы не она. Она сводит меня с ума. Желание, ревность, ярость бурлят во мне, когда она рядом. Герман охотно берет банку и прижимает его к челюсти, откинувшись в кресле, с выражением пустоты на лице.
Герман хорош тем, что, в отличие от меня, он не держит обид.
— Костя, просто возьми банку, твое лицо уже опухло, — ругается Лера, как будто ее это действительно волнует.
Да плевать ей на это. Со злостью, как незрелый подросток, я выхватываю пиво из ее рук, наблюдая за удивлением на ее лице. Она начинает дышать чаще и делает шаг назад.
Господи, я схожу с ума.
Я должен уже просто трахнуть ее и забыть навсегда. Просто наиграюсь с ней вдоволь и смогу, наконец выбросить из головы.
— Ты думаешь, что из-за того что я потеребил разок твой клитор, мы стали друзьями? Думаешь теперь мне нужна твоя помощь? То, что мы сделали, ни хрена не значит… не значит. Держись от меня подальше, или я тебя помогу, и поверь мне, ты не хочешь, чтобы мне пришлось это делать, — кричу я, желая, чтобы она ушла как можно дальше.
Ее щеки приобретают темно-розовый оттенок, и я понимаю, что смутил ее или даже глубоко ранил. И во второй раз за сегодня я позволяю ей уйти от меня, когда все, что я хочу сделать, это притянуть ее к себе, держать ее рядом.
Я качаю головой, прежде чем позволить себе опустить голову на свою руку.
— Блядь! Не могу поверить, что я не заметил этого раньше, — Герман хихикает рядом со мной, этот звук шокирует меня. — Ты определенно неравнодушен к ней. Возможно, даже больше, чем просто неравнодушен, учитывая, как безумно ты себя вел. Теперь все становится ясно. У нас никогда не было споров из-за баб, мы много раз делили цыпочек, но никогда не дрались. Никогда, до нее.
Он делает паузу, видимо для того, чтобы получше разобраться в хитросплетениях моей жизни.
— Почему ты так плохо к ней относишься?
— Я ненавижу ее, — бормочу я в свои руки, больше для себя, но Герман прекрасно меня слышит.
— Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Ты ненавидишь ее или пытаешься ненавидеть? Больше похоже на то, что ты пытаешься убедить себя, даже больше, чем всех остальных. Хотеть ее, это нормально. Она привлекательная, веселая и очень умная.
То, что Герман говорит о ней так, будто знает ее, раздражает. Это я должен был узнавать ее, ходить на свидания, держать ее за руку. Но я слишком зациклен на прошлом. Она продолжает говорить мне, что не знает, о чем я говорю, и я постепенно начинаю сомневаться в том, что считаю правдой.
Никто не может так хорошо держаться, даже она. Она может быть актрисой, но когда она плачет, ее слезы настоящие, когда я раню ее своими словами, ее боль настоящая. Каждая эмоция, которую она проецирует на меня, настоящая.
— Я уже не знаю, — вздыхаю я. — Даже если она говорит правду. Я все равно потратил целых шесть лет на ненависть к ней. Мне трудно забыть это время, как и то, как я обращался с ней последние несколько недель.
— Слушай, если бы я знал, что ты к ней неравнодушен, то не стал бы к ней подкатывать, хотя она сразу обрубила мои попытки. Похоже, она невосприимчива к моему обаянию. Кстати, это прилично так раздражает. Я никогда не встречал девушку, которая… — он замолкает призадумавшись. — Я ей не интересен, она смотрит только на тебя. Это же ясно как день!
Я фыркаю и поворачиваюсь к нему лицом, мне неприятно видеть фиолетовый синяк, появившийся на его щеке.
— Тогда почему ты тусуешься с ней?
Это не похоже на Германа, он не станет общаться с девушкой, если она не интересна ему в плане секса. Он как обычно, хочет трахнуть и тут же бросить. Девушки для Германа — расходный материал.
Он добивается своего, а после теряет интерес, так же он поклялся никогда не влюбляться. Я, конечно, то же, тот еще ходок, но даже я знаю, что когда-нибудь влюблюсь. Это неизбежно.
— Честно говоря, с ней очень весело проводить время. Она первая девушка, с которой мне действительно нравится общаться. И одна из немногих, которая принимает людей со всеми их тараканами. Она не зациклена на моде, макияже, прическах, она простая, честная и открытая. Она мне нравится, но я ощущаю ее больше как парня, другана, понимаешь? Она хорошая, а прошлое в прошлом.
Я позволяю своим глазам на мгновение закрыться. Наверное, я понял бы эти вещи, если бы хоть немного включал голову, если хотя бы попытался это сделать. Я чувствую как мое сердце, сжимается в груди. Мысль о том, чтобы отпустить прошлое, забыть все события той ночи, вызывает боль.
Такое ощущение, что сделав это, я подведу свою мать, подведу отца, растопчу добрые, теплые воспоминания о том времени, когда мы были семьей. Да, мы оправились от ударов судьбы, но при этом многое потеряли.
— Гер, я не думаю, что могу простить ее.
При моем признании с моих плеч как будто снимается груз, но это только один груз… есть еще сотни других.
— Я думаю, тебе нужно это сделать. Не стоит держать злобу, она съедает тебя. Прошло шесть лет, пора забыть. Тебе стоит поговорить с ней обо всем. Спросите ее, что случилось той ночью. Ее версию всего этого. Может быть, в этой истории есть что-то еще, о чем ты не знаешь…
Мое лицо замирает. Он говорит так, будто знает что-то, чего не знаю я, но
