стакане. Сам он курил на балконе, но, услышав, что Маша пришла, решил дать ей время спокойно перекусить. Он выкурил две сигареты, прежде чем вышел с балкона и вошел в кухню.
Присел перед девушкой и взял ее за руку, стараясь заглянуть в глаза:
– Я слышал, что произошло. Ты как?
Есения подняла на него взгляд, и по глазам снова кто-то словно полоснул кубиками льда.
– Ничего не спрашивай.
– Как скажешь. Я просто хочу знать, в порядке ли ты?
Есения неопределенно качнула головой, и Ветер решил не настаивать. Раз она сама пришла к нему сегодня ночью, значит, хотя бы в физическом плане у нее все нормально.
– Вкусно? – усмехнулся Ветер, снова заглядывая девушке в глаза и в глубине души радуясь, что купил розу и приготовил для Маши легкий ужин. Он не знал, придет ли она. Скорее даже был уверен, что нет, учитывая очередную трагедию в доме, но ему очень хотелось быть в этот момент с нею рядом, чтобы поддержать и защитить. И в глубине души он надеялся, что и ей тоже нужна его поддержка. Поэтому и приготовился к ее приходу.
Порывшись в кармане, Ветер достал ключ и вложил его в руку Есении. Он размышлял об этом целый день, и решение показалось ему верным. Он никому никогда не давал ключи от своей квартиры. Но эта девушка и не была похожа на тех, что были у него до нее. Он понял, что ему хотелось бы однажды вернуться домой после работы и обнаружить ее в своей квартире. Это вовсе не означало, что он готов изменить своим принципам, остепениться и жениться. Он объяснял себе это тем, что ему будоражит нервы эта игра в две жизни. Такого у него еще не было, и эта таинственность его заводила.
Ветер давно уже был в состоянии стагнации – друзья шутили, что это кризис среднего возраста, но он не был с ними согласен. Скорее всего это была уверенность в завтрашнем дне, рутина, болото благополучия, которое засасывает и которое необходимо расшевелить, чтобы не утонуть в нем окончательно.
Маша идеально подходила в партнерши по этой странной игре. Она никогда ничего о себе не рассказывала и не задавала вопросов ему. Идеальная модель отношений, по мнению Ветра, никаких связей и привязанностей, просто свободная любовь. Где люди ничего не ждут и не требуют, а просто любят друг друга, пока у них есть взаимные чувства. Это ли не прекрасно? Нечто похожее было у него с Тиной, но Ветер знал, что та принимает правила игры просто потому, что он не оставил ей выбора. А вот Маша, казалось, сама их навязывала. И этому было лишь одно логическое объяснение.
– Скажи мне, у тебя кто-то есть? – Не то чтобы его это сильно волновало, просто не хотелось неожиданных сюрпризов, лучше уж знать всю правду изначально.
Есения молча смотрела на ключ в своей руке. Она этого не ожидала. В ее картине мира подобные жесты не происходили так скоро. Она не в силах была сейчас бежать, прятаться и исчезать, хотя чувство самосохранения просто-таки умоляло об этом. Она еще не залечила душевную рану чужой любовью, да и нет этой любви, она чувствовала. Поэтому ключ в своей руке она ничем не могла объяснить. Для нее ключ означал уже что-то более серьезное, обещание, переход на новый уровень. Хотя, возможно, это стандартная практика Ветра. Показывает каждой новой девушке, что она единственная и неповторимая, а потом просто меняет замки и дает новый ключ новой избраннице. Вполне вероятно. Не может же она, Есения, и в самом деле быть единственной у такого, как он.
– У тебя кто-то есть? – снова настойчиво спросил Ветер, тщетно силясь заглянуть в глаза Есении.
А та замерла. Испугана, сжата, словно в предвкушении удара. Не в силах ответить, она задавала этот вопрос самой себе: а есть ли у нее Ян на самом деле? Или он есть только у своей музыки? Ответ был очевиден.
Есения усмехнулась:
– Я же здесь сейчас.
Есения и Ветер
С того дня так и повелось – Есения словно жила в двух измерениях, в двух параллельных реальностях. Днем она играла роль хозяйки большого дома и жены гения, ощущая себя лишь артисткой, которая выходит время от времени под свет софитов, а когда опускается занавес, она возвращается в гримерку, разоблачается и возвращается к себе домой. Неожиданно для самой Есении таким домом стала для нее маленькая квартира Ветра. С того момента, как он дал ей ключ, Ветер стал запирать дверь на замок, словно отрезая их двоих от всего остального мира.
Ян, казалось, не замечал нового порядка вещей. Целые дни он проводил в концертном зале, работая над новой оперой, которая обещала стать чем-то воистину грандиозным. Большая часть была готова – три действия дописаны, оставались небольшие штрихи и самое сложное – увертюра и финальный акт. Их Ян все откладывал на потом, полностью сосредоточившись на основных частях произведения. По вечерам, в краткий момент между работой и забытьем, он включал патефон и слушал старые пластинки, которые навевали на Есению ужас. Она любила классику, ей нравились многие романсы, но сейчас пение Вертинского не приносило ей ничего, кроме тревоги и желания как можно скорее оказаться в тишине.
Как только дом укутывала ночь, Ян, вдоволь наслушавшись тревожных мелодий, поднимался наверх и отдавался во власть своих демонов. Есения позаботилась о том, чтобы крышу починили, а комнату, где Ян предавался саморазрушению, обработали специальной пропиткой против огня. Это был максимум из того, что она могла сделать для него сейчас. По-хорошему, ей давно следовало пригласить дизайнера, показать ему дом, дать возможность презентовать новый проект, составить смету, после чего пригласить строительные компании для осуществления всего задуманного. В доме нужно было заменить коммуникации, обновить сантехнику и заменить старые стены, обшитые деревом, новыми, огнеупорными. Также нужно было развесить камеры не только по периметру дома (это Есения сделала сразу же после странного происшествия с надписью и разбитой посудой), но и внутри дома. Но Есения оправдывала себя тем, что не может впустить в дом специалистов, когда Ян пребывает в таком состоянии. В отличие от постоянного персонала – Маши и Светланы, которые были связаны суровыми договорами о неразглашении личной информации, всем остальным ничто не мешало распространить слухи, а этого Есения хотела меньше всего. Да и сам Ян никогда бы на это не согласился, если бы она даже и завела речь о ремонте. Когда он работал, ему требовались тишина и покой.
Гораздо больше несделанного ремонта Есению заботило то,
