Даже сейчас фантомная боль овладевает моим телом, пульсируя в каждой частичке меня, напоминая, почему я никогда не говорю об этих вещах. Я не думаю, что когда-нибудь забуду конкретные детали пыток и насилия, которым я подвергалась от рук мужчин. От рук первого мужа.
И то, что сделал со мной Пауло, — меньшее из зол.
Массимо берет мои руки, которыми я сжимала бедра, осторожно разворачивает их и массирует каждый палец. Я даже не осознавала, что делаю это.
— Он никогда не насиловал меня вагинально, — продолжаю я. — Всегда только анально. Я только потом узнала, что он предпочитал молодые киски и попки. Когда я думаю о том, что он делал со мной, и вспоминаю, как он делал это с маленькими мальчиками и девочками, некоторым из которых было всего по пять лет, мне хочется выкопать его и убить заново.
— Он был больным ублюдком, — Массимо проводит большими пальцами по моим рукам. — Я сожалею о том, что тебе пришлось пережить.
Я прогоняю из головы прошлое, благодарная за то, что оно осталось там. Ледяное чувство, сковывающее мое тело, медленно рассеивается, пока Массимо держит мои руки, поглаживая кожу и вливая тепло в мои холодные кости.
— Это прекратилось, когда мне исполнилось двадцать два года и я одержала верх. Я обнаружила истинные масштабы его болезни и собрала достаточно доказательств, чтобы использовать их для шантажа. Но я знала, что этого недостаточно, чтобы уничтожить его. Не с такими связями, как у Конти. У них в кармане были местные полицейские и судьи. Я много лет усердно работала, чтобы собрать побольше улик, взять на себя управление его бизнесом, обратить на себя его лояльность и наладить собственные отношения с авторитетными людьми, чтобы с ним расправиться, — слезы застилают мне глаза, когда я смотрю на своего мужа. — Я угрожала Пауло в надежде, что это ослабит его, но он находил способы ускользнуть. Я знала, что он все еще издевался над детьми, и меня убивало то, что он все еще жив.
— Но нужно было правильно выбрать время, чтобы он пошел на дно и не утянул тебя с собой, — на лице Массимо отражаются сочувствие и понимание.
Я киваю.
— У меня ушло семь лет, и каждую ночь из этих семи лет я ненавидела себя за то, что не смогла полностью остановить его. Я чувствовала себя виноватой и такой бессильной. Я хотела помочь этим детям, но не могла.
Эмоции охватывают его, когда он переплетает свои пальцы с моими.
— Я знаю, каково это — стоять в стороне и наблюдать за несправедливостью, зная, что ничего не можешь с этим поделать. Я познал чувство бессилия.
Полагаю, он говорит о своей матери. Любой может увидеть, что она глубоко травмирована. Но к Элеоноре Греко у меня нет ни малейшего сочувствия. Надеюсь, она умрет, погребенная под воспоминаниями о своих промахах, и остаток своих дней проведет, греясь в аду за ту роль, которую она сыграла в ужасах, происходивших в том доме.
— В ту ночь, когда я расправилась с Пауло и его семьей, я специально оставила телохранителей Пауло в живых, — продолжаю я объяснять. — Мои люди привели их в гостиную, где меня ждала семья Пауло. В ту ночь я помогла всем невинным женщинам и детям начать новую жизнь в Италии. Всем женщинам, кроме матери, сестры и невестки Пауло.
На его лице отражается шок, а уголки моего рта растягивает кривая улыбка.
— Ты слышал слухи.
Он кивает.
— Говорили, что ты убила всех. Женщин и детей тоже.
— Я хотела, чтобы все в это поверили. Я знала, что меня не будут воспринимать всерьез как женщину и не примут как донну, если я покажусь милосердной. Мне нужно было, чтобы мужчины боялись переступать через меня. Мне нужно было доказать, что я могу быть такой же кровожадной, как и мои коллеги-мужчины.
— Фотография Пауло более чем доказала это, — губы Массимо подергиваются, а на лице пляшет веселье.
— Неужели ты ни капельки не боишься, что аналогичная судьба может подстерегать и тебя?
Он качает головой и смотрит на меня уверенным взглядом.
— Пауло был монстром, который охотился на невинных детей и издевался над своей женой. Я так не делаю, и не причиню тебе вреда, mia amata, — он подносит наши соединенные руки к губам, осыпая поцелуями костяшки пальцев. — Обещаю. Я никогда не смогу так с тобой обращаться. Хочется воскресить его, чтобы помочь тебе убить его еще более изобретательными способами.
— Единственное, о чем я жалею, — это то, что у меня не было больше времени, чтобы помучить его, но нам нужно было действовать быстро, чтобы вывезти семьи и добиться полного контроля. Это был скоординированный план нападения, который должен был быть выполнен с военной точностью.
— Ты чертовски удивительна. Я горжусь быть твоим мужем.
Его слова, хоть и приятные, меня расстраивают. Поэтому я переключилась на первоначальную тему и сделала вид, что он ничего не говорил.
— Для меня было важно избавить семью от такого образа жизни. Я не хотела, чтобы кто-то усложнял им жизнь. Женщины были бы вынуждены выходить замуж за других чудовищ, и весь цикл повторился бы снова. Я хотела, чтобы у них была лучшая жизнь. Все они получили дома и достаточно денег, чтобы обеспечить себя. Я избавила их от ужасной жизни. Вернула настоящую свободу.
— Ты только что возвысилась в моих глазах, — он смотрит на меня. — В тебе так много граней, да?
— Вовсе нет, — лгу я. — Все очень просто. Я хочу власти и контроля, а также проложить путь для других женщин, чтобы они могли занять посты в нашем мире. Я не боюсь делать то, что делают мужчины, но буду делать это по-своему, защищая невинных и уважая людей, которые работают на меня.
— Что ты сделала с матерью, сестрой и невесткой Пауло? — спрашивает он, вздергивая брови. — Я умираю от желания узнать.
На моих губах появляется искренняя улыбка.
— Я повторила свою брачную ночь с теми же телохранителями. Раздела женщин догола и заставила охранников трахать их, пока брат Пауло и муж его сестры смотрели. Затем заставила мать Пауло ублажать своего зятя, а его сестру — своего брата, после чего заставила двух мужчин под дулом пистолета трахать охранников и друг друга по очереди. Я хотела, чтобы все они узнали, каково это — когда тебя насилуют. Когда у тебя отнимают волю. Когда тебя заставляют делать презренные и отвратительные вещи. Я разместила изуродованное тело Пауло в комнате как угрозу того, что произойдет, если они ослушаются меня. До сих пор слышу их крики и мольбы. Ох, как они умоляли меня, — я разразилась смехом. — Может, я больная сука, потому что наблюдала за всем этим и получала огромное удовольствие, видя, как они делают все, что угодно, в обмен на свою жизнь. Мне нравилось видеть их униженными. Мне нравилось видеть, как они страдают, и я наслаждалась их кончиной.
— Думаю, это делает тебя человеком, — он усмехается. — Может, я тоже болен, но знание того, что у тебя есть темная сторона и то, что ты готова сделать все необходимое, чтобы выполнить работу, чертовски заводит меня.
Я опускаю глаза на выпуклость в его брюках и вижу, что это не ложь.
— Я пиздец как уважаю тебя, Катарина.
Я пожимаю плечами и вздрагиваю, когда его бедро касается моей ноги, вызывая шквал восхитительных мурашек по коже.
— Они всегда были жестоки со мной, а его мать и сестра знали, что он издевается над детьми, и ничего не делали, чтобы остановить это. Им повезло, что у меня было мало времени, потому что я бы связала их и всю ночь напролет издевалась над ними. Вместо этого я проявила к ним больше милосердия, чем они когда-либо проявляли ко мне. Я лично всадила пулю им в череп, и чувство облегчения, которое я испытала, не поддается описанию.
— Ты невероятно сильная, и я восхищаюсь тобой.
Я вскидываю бровь, гадая, не притворяется ли он.
— Иди сюда.
Он опускается на колени и раскрывает объятия.
Я качаю головой.
— Я поделилась своей историей, чтобы объяснить свое нежелание трахаться в нашу брачную ночь. А не для того, чтобы ты использовал ее, чтобы соблазнить меня.
— Я хочу обнять свою жену и утешить ее после того, как она пережила худшие моменты своей жизни. Что в этом плохого? — он вскинул бровь и потянулся ко мне. — Просто иди сюда.
