на Кензо, который стоит возле одной из хрупких конструкций, поглощенный своим телефоном. Когда он замечает меня, его взгляд оценивающе скользит по моей фигуре, а затем в уголках его губ появляется намек на улыбку.
— Давай я тебе перезвоню, — он завершает разговор, не дожидаясь ответа от собеседника.
Я провожу руками по бокам. Лиззи помогла мне выбрать корсетное платье миди с цветочной драпировкой. Декольте глубоко между моей грудью, а на одном бедре есть длинный разрез, открывающий мои загорелые ноги, подчеркнутые парой черных каблуков.
Глаза Кензо цепляются за мои, когда он кладет в карман свой телефон и приближается ко мне так же, как я представляю, как пантера преследует свою добычу. Мое сердце трепещет, а желудок скручивается узлом от голодного взгляда его глаз.
— Ты выглядишь прекрасно, искорка, — выдыхает он, поднося руку к моей щеке.
— Спасибо, — шепчу я. Он протягивает руку вниз, проводя пальцем по моему декольте.
— Ты была хорошей девочкой сегодня? — спрашивает он, его рука прокладывает огненный след по моему телу к пространству между ногами.
— У меня все еще есть эта пробка, если ты это имеешь в виду.
Он ухмыляется, его рука тянется к моим бедрам, чтобы ощупать меня. Мои щеки краснеют, когда я понимаю, что он тоже чувствует, насколько я мокрая от того, что он целый день вертится внутри меня.
— Такая послушная жена, — поддразнивает он. — Ты нашла сегодня платье?
Как будто он еще не знает.
— Да, говорю я. — Свадебный сопровождающий была очень полезна.
Кензо мычит.
— Я рад, — я жду, пока он скажет что-нибудь еще. Может быть, даже упомянуть, почему Саори была здесь с ним одна. Но он этого не делает. Он просто ведет меня к столу, уютно накрытому на двоих. Маленькие свечи плавают в стеклянных вазах, наполненных розами на стеблях. Бутылка сакэ и две чашки стоят в стороне, готовые к наливанию.
— Это романтично, — говорю я ему, ненавидя нависшую над нами тишину. Мне неловко пытаться завязать разговор с мужем, который, по сути, чужой. Я ничего о нем не знаю. Что он любит есть. Его любимый цвет. У него есть аллергия? Это то, что жена обычно знает о мужчине, за которого выходит замуж.
— Я подумал, что это будет хорошее место для пиара, — он говорит это так практично. У меня немного замирает сердце, когда я понимаю, что единственной причиной, по которой он это устроил, были фотографии. Те, которые, я уверена, пресса заберет, когда мы выйдем из ресторана на ночь. Как будто вселенная знала, что мне нужно еще одно напоминание о том, что я для него не что иное, как деловой контракт.
— Конечно, — говорю я, натянуто улыбаясь ему.
Взяв меня за руку, он ведет меня к столу, к стулу справа от него. Я сажусь, а он протягивает мне стул, усаживая меня за стол, прежде чем занять свое место.
— Как ты провела время с моей мамой? — спрашивает он, наливая мне маленькую чашку сакэ.
— Все было хорошо, — говорю я ему, забирая стакан из его рук. — Спасибо, — я делаю глоток сакэ. В нем присутствуют ноты дыни и цитрусовых с большим количеством умами. Оно легкое и освежающее, такое же, как и мое вино.
— Просто хорошо? — спрашивает он, прежде чем помахать рукой в воздухе. Дверь за его спиной открывается, и официанты заполняют зал, принося нам несколько подносов с нигири, сашими и множеством разных роллов. Они также приносят маленькие тарелки мисо-супа и стаканы свежей воды.
От аромата рыбы и супа у меня урчит в животе, напоминая, что я ничего не ела с завтрака. Если не считать PowerBar, который Лиззи засунула мне в глотку по дороге домой из свадебного салона. Развернув палочки для еды и положив салфетку на колени, я беру несколько кусочков всего и кладу их на тарелку прямо перед собой.
— Ага, — говорю я ему после того, как проглатываю кусочек самого восхитительного торо, которое я когда-либо пробовала. Он свежий и тает во рту. — Она привела с собой твою подругу, — палочки для еды Кензо замерают, когда он собирается взять ролл с тунцом.
— Она что сделала? — он берет булочку, его челюсть напряжена.
— Да, — говорю я снова, нажимая букву «П», прежде чем нырнуть обратно в тарелку. После этого он ничего не говорит, и пока мы едим, между нами воцаряется молчание. Когда мы закончили, несколько официантов возвращаются в зал и убирают со стола, оставив остатки саке и воды.
— Десерт? — спрашивает меня Кензо. Я качаю головой, нет, и похлопываю себя по животу.
— Я наелась.
Кензо машет официантам рукой, и они исчезают за кухонной дверью. Я слышу, как щелкает защелка двери, когда она закрывается.
— Они не вернутся, пока я не открою её, — говорит он мне, когда я вздрагиваю от звука.
— Все было великолепно, — говорю я ему, не желая, чтобы неловкая тишина снова нарастала. — Спасибо, что привел меня сюда. Должно быть, это стоило целое состояние, чтобы получить столик в последнюю минуту.
— Ресторан принадлежит мне, — сообщает он мне. — Эта комната моя и только моя. Больше сюда никто не заходит.
Конечно, он владеет рестораном.
— Ну, если судить по толпе снаружи, то она очень популярна.
Кензо кивает.
— Человек, который первоначально владел рестораном, передал его своему сыну, у которого не было средств на его содержание. Поэтому я выкупил это у него, отправил его в кулинарную школу и позволил ему выкупить половину обратно. Он управляет кухней, а моя организация занимается деньгами и маркетингом.
— Ты имеешь в виду превращение грязных денег в чистые, — я качаю головой.
Кензо улыбается.
— В какой-то степени да. Но этот ресторан приносит достаточно, чтобы не беспокоиться об этом здесь. Мы склонны использовать для этого такие места, как прачечные и ателье, потому что они в основном работают с наличными и с меньшей вероятностью активируют какие-либо системы.
— Таким образом, ты оставляешь в покое более прибыльные предприятия, чтобы поддерживать их в чистоте, потому что они часто подвергаются наиболее пристальному вниманию.
Кензо улыбается мне.
— Это верно.
— Имеет смысл. Чем громче имя, тем больше вероятность, что оно привлечет внимание, — мир моего отца и криминальный мир не так уж и отличаются. Не совсем. Единственная разница в том, что Кензо не прячется за маской вежливости. Мир знает, кто он. Они видели хладнокровного и злобного бизнесмена, который от подписания контрактов переходит к битью человека кулаками по лицу. В нем нет притворства, и это одна из вещей, которые мне в нем нравятся. Я выросла в доме, где ничего не было реальным. Все
