справляюсь. Луиза кивает и протягивает мне простой пластиковый стаканчик. Наливаю ей, красное вино переливается на солнце, источая пряный аромат.
— За что пьём? — спрашиваю, поднимая стакан.
— За лето? — предлагает Луиза, щурясь от яркого света.
— И за особенные моменты, — добавляю, чокаясь с ней.
Наши взгляды встречаются, и я замечаю, что-то вроде грусти или печали в её глазах. Но она тут же отводит взгляд и делает глоток.
— Вкусно. Лучше, чем в прошлый раз, — говорит Луиза, облизывая губы.
Не могу оторвать глаз от этого соблазнительного жеста.
— Принцесса, а о чём ты мечтаешь? — внезапно спрашиваю, удивляясь собственным словам.
Луиза задумчиво теребит травинку, ветерок играет с её локонами.
— Сложный вопрос… Наверно, о свободе. Делать то, что хочется, а не то, чего ждут от меня. Жить по-настоящему, а не по навязанному сценарию.
Её слова задевают за живое, будто она озвучила мои собственные мысли. По спине бегут мурашки.
— А что мешает?
— Не знаю, — пожимает плечами Луиза. — Обязательства. Ожидания окружающих. Да и страшно как-то.
— Но ты ж уже рискнула, — улыбаюсь. — Приехала сюда, новый опыт получаешь.
— Ага, но… — она запинается, нервно теребя край пледа. — Это ненадолго. Скоро нужно возвращаться.
В её голосе столько тоски, что сердце сжимается. Хочется обнять, прижать к себе, сказать, что всё будет хорошо. Но не могу лапшу на уши вешать, сам не знаю, что впереди.
— А ты? — спрашивает Луиза, глядя на меня пристально. — О чём грезишь ты?
— Да в принципе о том же, — ухмыляюсь. — О свободе выбора. Чтобы самому решать, как жить. Не париться из — за чужого мнения.
— И что тебе мешает?
— Те же заморочки. Обязательства. Ответственность. Долбаные ожидания других, которые прессуют.
Луиза понимающе кивает, на её лице отражается целый спектр эмоций.
— Иногда кажется, что мы сами себя загоняем в клетку. Из-за страхов, сомнений, чувства долга. А ключик — то всегда при нас.
— И что это за ключ? — подаюсь вперёд с интересом.
— Смелость, — просто отвечает она. — Смелость быть собой. Жить так, как хочется, а не как надо. Рисковать.
Её слова звенят в голове. Смелость быть собой… Простая истина, но такая сложная в исполнении. У каждого свои тараканы и загоны.
— Ты мудрая, Луиза, — говорю, глядя ей в глаза. — И намного сильнее, чем думаешь.
Она смущённо улыбается, потупив взгляд.
— Если бы… Ты меня идеализируешь.
— Эй, — осторожно беру её за подбородок, чувствуя шелковистость её кожи. — Я серьёзно. Ты потрясающая.
Наши лица так близко, что я могу рассмотреть каждую ресничку. Ещё чуть-чуть и… Но тут раздаётся громкое кваканье. Мы вздрагиваем и отстраняемся. Здоровенная зелёная жаба уселась на краю пледа и таращится на нас. Луиза начинает звонко хохотать, запрокидывая голову.
— Похоже, у нас гость! Видимо, тоже есть захотела.
Не могу сдержать улыбку. Момент упущен, но почему-то нет разочарования. Только странное тепло на душе и чувство, что всё идёт как надо.
Сижу на веранде, пытаюсь порисовать, но мысли то и дело возвращаются ко вчерашнему пикнику с Итеном. Ветерок обдувает кожу, а карандаш, как-то неуверенно царапает шершавую бумагу, оставляя рваные линии. Никак не могу сосредоточиться, настроение ускользает, как вода сквозь пальцы.
Итен не выходит из головы. Наши лица были так близко, его дыхание щекотало щеку… От этих мыслей мурашки бегут по телу, а сердце начинает частить. Нельзя так залипать на парня, надо взять себя в руки.
Вдруг телефон начинает вибрировать, вздрагиваю и роняю карандаш. На экране высвечивается "Мама". Сердце ёкает, в животе появляется неприятный холодок. Не к добру это.
— Алло, — говорю, пытаясь звучать уверенно, хотя на самом деле меня трясёт.
— Тебе надо вернуться через неделю, — с порога заявляет тётя. Голос у неё жёсткий и холодный, как обычно. — Мы ждём тебя дома.
— Чего? Но… мы же договаривались на месяц. Я не могу просто так…
— Не смей спорить, — резко обрывает она.
Её голос звенит сталью, у меня мурашки бегут по спине. Как же мне надоел этот командный тон, я уже успела забыть его.
— Смотрю, ты там распоясалась без присмотра. Пора домой.
— А почему так срочно — то? Что стряслось? — спрашиваю, стараясь унять дрожь в голосе.
— Не твоего ума дело, — отрезает тётя. — Ровно через неделю, чтоб была дома. Иначе…
— Иначе что? — вырывается у меня, прежде чем успеваю прикусить язык.
Повисает гнетущая тишина, потом тётя цедит ледяным тоном, полным презрения:
— Не забывай, кому ты обязана всем. Мы могли сдать тебя в детдом. Так что не испытывай наше терпение.
Меня трясёт от несправедливости. Хочется заорать, что я им ничего не должна. Что они сломали мне жизнь, лишив любви и заботы. Но вместо этого я стискиваю зубы так, что челюсть сводит, и цежу:
— Хорошо. Приеду.
— Вот и славно, — в её голосе слышится удовлетворение, от которого меня мутит.
Она вешает трубку, бросая меня наедине с гудками. Слёзы текут по щекам, в груди пустота. Рука с телефоном безвольно падает на колени. Мысль о возвращении в тот дом, к людям, для которых я обуза, вызывает панику. За что мне всё это? Почему я не могу просто жить нормальной жизнью, как все? Встречаться с классным парнем, гулять допоздна, рисовать сколько влезет. Без вечного страха сделать что-то не так, и быть наказанной.
Ковыряюсь вилкой в рагу. На вкус вообще вроде как овощи какие-то варёные, не знаю, что это, если честно. В голове крутятся мысли о том, что наговорила тётка. Как мухи над ухом жужжат, заколебали уже. Есть вообще не хочется, живот скрутило узлом.
Итен сверлит меня взглядом, морщит лоб.
— Ты что как не в себе? Что стряслось-то? — он так искренне переживает.
Смотрю ему в глаза. И что он со мной как с маленькой возится? Бесит. Напоминает, что у меня жизнь по швам трещит.
— Да нормально всё, голова побаливает просто, — огрызаюсь.
Проще соврать, чем объяснять.
— Может чаю сделать? Или таблетку дать? У меня есть, что-то от боли, — Итен поддаётся вперёд на стуле.
— Не, не надо. Пойду полежу, может, само пройдёт, — мотаю головой и отодвигаю тарелку.
Встаю из-за стола, ужин почти не тронула. Итен вроде как собирается, что-то сказать, но я быстро ухожу с кухни, не дав ему и рта, раскрыть. Слышу, как он тяжко вздыхает позади меня.
В комнате падаю лицом в подушку. Внутри всё перемешалось. Злюсь на дядю с тётей. Обидно. Страшно. И ещё непонятная злость на Итена. Его забота сейчас почему-то раздражает. Будто его
