Ознакомительная версия.
Медсестра, конечно, была права. Больно почти не было – ну, только потом, когда Полина отходила от наркоза на чистенькой кровати, – но эту боль уже смешно было бы не потерпеть. И видения отступили, как только ее переложили на каталку и отвезли в палату. И до Сокола она добралась почти нормально, только один раз закружилась голова в метро, да и то, к счастью, не на эскалаторе.
И Игорь не вышел из своей комнаты под крышей, и ей не пришлось снова увидеть его острый и быстрый взгляд… Впрочем, такой его взгляд она видела ведь только один раз, во время того разговора, а потом взгляд у него стал обычный – ясный, рассеянный, обращенный внутрь себя. Но Полина уже знала, что эта ясная рассеянность его взгляда – вранье, обычное удобное для жизни вранье, которое выдумывает для себя каждый человек, который не хочет грузиться чужими проблемами, а, наоборот, хочет нагрузить кого-нибудь собою.
«Понимала же, главное, все же про него понимала! – с ненавистью к себе думала она. – Самой же смешно было – Гампопа, Ринпоче… Так нет, объяснение в любви, видите ли, во всей этой фигне померещилось!»
Она ненавидела именно себя. За то, что позволила себе себя же обманывать, когда все было ясно как дважды два, за то, что сказала: «Ты мой хороший», – и положила голову ему на плечо, и зажмурилась от счастья… Вот и хлебай теперь свое счастье полными ложками! Надо было не расслабляться.
Полина открыла глаза, но темнота не отступила, и она поняла, что пролежала так, с закрытыми глазами, не час и не два и что сумерки на улице уже не синие, почти дневные, а настоящие, вечерние.
Было тридцать первое декабря.
«Уже часов девять, наверное, – подумала она, водя рукой по стене в поисках выключателя от бра. – Пойду, а то сейчас призывные звонки начнутся».
Впервые в жизни ожидание Нового года не означало для нее праздника. О том, чтобы не только сам Новый год, но вот именно его ожидание было для детей праздником, родители заботились всегда. Ева, та вообще лет до двенадцати верила в Деда Мороза, и никто ее, конечно, не разубеждал. Наоборот, родители тайком забирали с балкона оставленное ею для Деда Мороза письмо, в котором старательно перечислялись ожидаемые подарки, а потом охали и ахали: «Неужели уже забрал? Так быстро? Ну, теперь точно все успеет купить!»
Полина, правда, в Деда Мороза не верила с тех пор, как себя вообще помнила, а помнила она себя очень рано, но все равно чуть ли не весь декабрь проводила в смешном состоянии, которое нельзя было назвать иначе, чем ожиданием счастья. Любой декабрь, кроме этого.
Обычно она встречала Новый год с родителями, ради чистоты традиции, но в пять минут первого исчезала: всегда находились более интересные варианты праздника, чем сидение перед телевизором в домашнем кругу.
О том, что сегодня она никуда не собирается и вот именно просидит всю ночь перед телевизором, Полина родителям не сообщила. Зачем их пугать, и так уже поглядывают на нее с тревогой, не понимая, что на этот раз означает ее водворение дома. То есть не дома, а в гарсоньерке.
Папа даже интересовался осторожно:
– А мозаикой ты что, уже не занимаешься?
И она еле сдерживала слезы.
Этот Новый год собирались встречать у родителей и Ева с Артемом.
«Бедные! – сочувствовала им Полина. – Теперь уж вдвоем не поворкуешь, деваться-то некуда. Родители, конечно, не сильно достают, а все-таки… Хоть Юрке с Женей повезло!»
Женя обладала редкостным умением организовать и свою, и Юрину жизнь так, как они сами считали нужным, а не так, как диктовали им обстоятельства. То есть Юра-то и раньше жил так, как сам считал правильным, но без Жени вся его жизнь напоминала при этом смесь горячей точки с операционной. А Женя подчиняла любые обстоятельства своей спокойной воле как-то незаметно для Юры, без суеты и без того, что бабушка Эмилия когда-то называла «хипеж», – и обстоятельства складывались вокруг нее гармоничным узором.
Правда, нынешней новогодней ночью Юра дежурил у себя в Склифе, так что Женино умение влиять на обстоятельства было на этот раз ни к чему. Но к этому она тоже относилась спокойно и скандалов на тему: «Надо хоть немного пожить для себя», – не устраивала. Женя и скандал – это вообще были две вещи несовместные, даже удивительно, телезвезда все-таки!
Полина краем уха слышала от мамы, что встречать Новый год Женя будет не с ними, а где, они не знают, но, наверное, в каком-то закрытом клубе, в котором она состоит, у нее даже золотая карточка есть, та, с которой Ванюшка играется. Ее мама, актриса Театра на Малой Бронной, уехала в Египет, а папа, наверное, встречает праздник в другой своей семье, или вообще с молодой любовницей, раз дочку не зовет, кто их знает, бизнесменов, как там у них принято…
Ко всему, что считала нужным делать ее невестка, Надя относилась с подчеркнуто вежливой отстраненностью. Конечно, Женя это чувствовала и отвечала свекрови тем же: холодноватой, ровной, без восторгов, доброжелательностью.
Поэтому никаких советов относительно встречи Нового года Гриневы Жене не давали. У нас по-другому было, но раз Юра не против, чтобы его красавица-жена, пока он работает, блистала где-то в богемной компании, то нам-то, старикам, какое дело?
Против ее брат или не против, Полина, например, не знала. Раньше ей даже интересно было бы: неужели он совсем не ревнует? Юрка, конечно, и сам мужчина хоть куда, но все-таки…
А теперь ей было все равно. Она не испытывала интереса даже к тому, что делает Юра. Она вообще ни к чему не испытывала не то что интереса, но даже легкого любопытства.
Полина наконец включила свет. Огромные, похожие на шкаф бабушкины напольные часы давно уже не били, но время показывали с точностью до секунды, хотя возраста были почтенного – лет сто, не меньше. Женя все собиралась вызвать мастера, который починил бы и бой, но не успела. А теперь гарсоньерка была продана, и все равно предстояло перевозить вещи.
Часы показывали одиннадцать.
«Ого! – Полина даже встрепенулась. – Вот это отключка приключилась! Как это родственники телефон не оборвали?»
Но тут она вспомнила, что сама же отключила телефон и сама же сказала родителям, что уходит к подружке, у которой никакого телефона нету, и чтобы они не волновались: в девять часов она будет дома под елочкой, как благовоспитанная Снегурочка.
Ей просто не хотелось провести целый день в домашней предпраздничной суете, поэтому она всех и обманула. А теперь они, конечно, волнуются, и придется поспешить, чтобы их успокоить.
Полина представила, что происходит сейчас в родительской квартире. Особенно папа, наверное, нервничает – то и дело встает из-за стола, за которым все уже провожают старый год, подходит к окну, отодвигает занавеску, вглядывается в заснеженный двор… Валентин Юрьевич очень редко проявлял свои чувства напрямую, в этом смысле Юра был в него, но Полина всегда знала: папа волнуется за нее гораздо больше, чем мама, и гораздо хуже умеет скрыть свое волнение.
Ознакомительная версия.
