— Зараза приставучая! Бегаю я! Чего надо?
— А-а! Ну так бы сразу и сказал. Санечка, а сходи со мной на концерт.
— Где твои подружки?
— А мои подружки Рики Мартина любят, а не Чижа!
— И поэтому я должен занять их место.
— Ну Санюш, ну пожалуйста-а-а, — затянула наглая девица. — Ты же мой единственный друг! А я одна не могу ходить, сам знаешь, даже если оденусь совсем хреново.
Парень знал. Прекрасно знал. Наташка была самым красивым, самым сексуальным, самым умным и самым невезучим созданием в мире. Если где-то в радиусе километра вкруг нее без дела болталась неприятность, то она, неприятность, спешила прилипнуть к девчонке. Сколько он с детства из-за Натки синяков получил — не счесть.
— Когда?
— Ура! — гаркнула она в трубку. — Я знала, что ты не откажешь! Завтра. Билеты у меня на двоих…
Саша внимательно выслушал место и время, убрал телефон в карман, глянул на часы, матюкнулся, время пробежки сократилось сегодня на десять минут. Вот точно неприятность ходячая! Телефон снова задребезжал. Да, что ж такое-то!
— Чего еще, козявка?
— Сын?
Саньку как водой ледяной окатило.
— Привет, пап. Не посмотрел что это ты. Что-то случилось?
— Я мать не могу найти. Телефон у нее выключен и твоя машина здесь. Ничего мне сказать не хочешь?
— Машину я заберу сейчас, а мать ушла ко мне. Остальное не по телефону. Приеду, поговорим.
— Ну, приезжай…
Тихо зашел домой, мать еще не проснулась, залез в душ, сварганил бутербродов, вызвал такси, бегом перекусил, оделся, снова спустился вниз к старенькой убитой шестерке. В полном молчании додребезжали с водителем до двухэтажного родительского дома. Санька расплатился, вылез, поглубже вздохнул, заранее успокаиваясь, и решительно зашел в ворота.
Отец ждал его в качелях, в которых вчера обнаружилась Нина.
— Что происходит?
— Развод, — холодно произнес сын. Толком он не знал, мать-то, наверное, и не задумывалась еще. Впрочем, не важно.
— Развод? Как же так.
Парень обратил внимание на помятую одежду, сдержал смешок. Отец никогда не носил не отглаженных вещей, Нина всегда гладила, а как сам — так лень взяла. Небось, и не в курсе, где утюг лежит. Еще и святую невинность корчит.
— Пап, давай без вот этого. Я — не мама, я в курсе вообще абсолютно всего. Уходит и хорошо. Ты теперь сможешь жить так, как всегда хотел, и не скрываться. Все, пока, пап.
— Да как ты…
Саша развернулся и направился к калитке, потом подумал, обернулся, бросил через плечо:
— Доска справа в гардеробной, утюг там же, на верхней полке. И еще, пап… стиральная машинка на кухне.
Парень бегом захлопнул калитку, залез в машину, завел. Пора и честь работе отдать.
***
Нина выплыла из абсолютно черного небытья, голова гудела. Единственная эмоция в душе — пофигизм. Пощупала уши. Пусто. А где плеер?
— Са-аня, — позвала она, особо не надеясь никого услышать. Какова вероятность, что она проснулась раньше? Да никакой. Повернулась на бок, открыла глаза, дотянулась до телефона, включила. Время — первый час.
— Твою ж мать! — резко спрыгнула с дивана. Трубка, словно живая, среагировала на ее возмущение знакомой мелодией детского хора, виртуозно выводящего нетленное “we will rock you”. — Да, Сань?
— Проснулась?
— Только что.
Сын на том конце усмехнулся.
— Я на работе. Бутерброды в холодильнике. Там есть масло и яйца, пожарь себе. Кофе, знаю, хреновый, мам, но какой есть. С папкой я поговорил с утра, так что можешь не звони…
— Ё мое! Сын! Кто из нас двоих старше?! — возмутилась женщина. Сон как рукой сняло.
— Пока я, а там посмотрим.
— А подзатыльник?
— А дотянешься?
Нина засмеялась, услышала ответный смех в трубке.
— Ну тебя.
— Я тебя тоже люблю, мам.
— Язва.
— Бабушке мне позвонить?
— Не надо, я сама.
— Ладно, я побежал. Вернусь в десятом, может позже. Если что, звони, — положил трубку. Нина возмущенно фыркнула. Это уже как-то чересчур.
Поднялась, прошла в ванную. Теплый душ — самое оно сейчас. Понежиться, погреться и подумать. Нина не раз ловила себя на том, что растерянность или напротив злость проще всего снималась водой. Вода расслабляла, дарила спокойствие, помогала собраться с мыслями и решить проблемы. Конечно, с последним она намеревалась повременить, да и думать о проблемах не хотелось. Вместо этого Нина поразмышляла о новой кофеварке, о лице Игоря, с утра собирающегося на работу, о сыне. Больше всего о сыне и о том, какой он замечательный.
Налюбовавшись на свое отражение в маленьком зеркале и придя к выводу, что все еще ничего так, красивая, женщина покинула ванную. Готовить не хотелось, обошлась кофе и бутербродами. Снова взялась за телефон, набрала знакомый номер.
— Да?
— Ма-а-ам, — по-детски протянула Нина. — А я от Игоря вчера ушла.
Тишина.
— Ма-ам?
— Что “мам”? — спросила сурово пожилая женщина.
— А… — растерялась Нина.
— Вот тебе и “а”! Я тебе сколько раз говорила? Отчаялась уже! У Саньки?
— У него.
— Умница моя!
Женщина облегченно выдохнула.
— Ты меня напугала!
— Тебя напугаешь! Как же! Сиди в квартире. Мы сейчас с Андреевной к тебе приедем. Отмечать будем. Жди.
— Жду.
— Тебе коньяку или сразу водочки?
— А давай и того, и другого!
— Вот это мой ребенок! Все. Едем.
***
Санька припарковался возле дома, заглушил двигатель, взял с заднего сиденья рюкзак, пакет с продуктами, вышел из машины, задрал голову на свои окна. На кухне горит свет. Не спит еще. Хорошо. В магазине долго проторчал, соображал что купить, себе-то он особо не церемонился, а с мамкой иначе. Звонить не стал. Ей и так сейчас хреново, еще он с тупыми вопросами приставать начнет, в итоге обычные десять минут переросли в сорок. Ничего, если понадобится, сам приготовит. Парень вздохнул. На мозг накатила волна усталости. Тяжелый месяц предстоит.
— Я подобно собаке, — прошептал Санька. Прохожий мужчина на мгновение удивленно обернулся и вновь отправился своим путем.
Квартира встретила его устойчивым запахом спирта и нестройным воем трех пьянющих женских голосов. Парень кинул рюкзак с пакетом на пол и, не разуваясь, выглянул из-за косяка на кухню, поморщился от некатинового марева.
— Мир дАлеко далекО виден в окошках узких! Русские рубят русских! Русские рубят русских!
Сморщился. Это вот надо же. Три в хлам бабы на его уставшую голову.
— Внучек! — бабушка первая заметила Саньку и резво выскочила из-за стола. Парень стойко вытерпел поцелуи в лоб и щеки. — А мы вот тут гуляем.
