Дверь в комнату пятьсот семь была приоткрыта. Сердце замерло в груди Рейн, она на секунду остановилась, готовя себя к самому страшному.
И тут она услышала голоса. Один из них принадлежал ее брату. Он был слабый и хриплый. И еще другой голос – сильный, хорошо поставленный. Вначале Рейн не могла разобрать, о чем они говорят. Она приоткрыла дверь пошире и увидела в слабо освещенной комнате незнакомого мужчину, который наклонился над кроватью Тодда.
– Тодд… про самолет, пожалуйста, – услышала Рейн слова незнакомца. – Я хочу, чтобы ты рассказал…
Рейн не стала дослушивать фразу до конца. Ею внезапно овладел сильнейший, неконтролируемый, словно пожар в лесу, гнев.
– И что же вы, по-вашему мнению, делаете? – Она как ураган ворвалась в палату и бросилась к брату.
Она не могла поверить своим глазам. Военный! Для них что, нет ничего святого? Разве они не могут заняться расследованием чуть позже?
Незнакомец открыл было рот, чтобы что-то сказать в свою защиту, однако Рейн не дала ему такой возможности. Она в ярости буквально набросилась на него.
– Как вы смеете допрашивать его в таком состоянии? Оставьте его в покое!
Мужчина резко отпрянул от кровати, словно его ударили, и удивленно уставился на Рейн. Но это для нее не имело значения, как и то, что его ошеломила ее агрессивность. Главное – он больше не нависал над койкой брата и не терзал его вопросами.
Рейн, опустившись на край кровати, легонько сжала вялую руку Тодда. По лицу ее бежали слезы.
– Ах, Тодд, дорогой мой, – заплакала она, – что ты с собой сделал?
Глаза Тодда, лишенные ресниц, пару раз дрогнули, прежде чем он смог их открыть. Он что-то прошептал, и она наклонилась к нему, пытаясь разобрать слова по движению губ.
– Сес… пожа… не беспо… Я поправ…
Проглотив подступивший к горлу комок, Рейн ободряюще проговорила:
– Обязательно поправишься, глупый ты мой… Потому что я лично за этим прослежу. Ты слышишь меня?
Глаза брата снова дрогнули – один раз, второй… Было очевидно, что он больше не мог говорить. Эти слова отняли у него последние силы. Тем не менее он еле ощутимо пожал руку Рейн, прежде чем потерял сознание. Рейн посмотрела на его грудь, чтобы удостовериться, что Тодд дышит.
– Не бойся, я не оставлю тебя, – зашептала она, чувствуя, как сжимается от ужаса ее сердце.
* * *
Мужчина, который стоял, прислонясь к подоконнику, пошевелился. Высокий рост, неправдоподобно широкие плечи, копна черных непокорных волос – в полумраке он казался великаном из сказки. Глаза у него были светлые – не голубые и не серые, они представляли собой скорее комбинацию этих оттенков. Тем не менее, когда преобладал один из этих цветов, что случалось нередко, можно было говорить либо о металлически-сером блеске его глаз, либо о холодной сапфировой голубизне. В любом случае взгляд этих глаз был пронзительным и холодным.
Когда-то в этих глазах светился теплый блеск и даже страсть, но это было давно. Очень давно!
В описываемый момент они были голубые и наблюдали за женщиной, которая ворвалась в палату, буквально отшвырнув его в сторону. Впрочем, он вынужден был признать, что храбрости у нее не отнимешь. Никто другой из известных ему людей не посмел бы разговаривать с ним подобным тоном. Конечно, ее можно понять – уж слишком она взволнованна. Он слегка повернулся, чтобы ему было удобнее ее видеть. Проклятие, ведь она красотка!
Кто же она такая?
Насколько он мог припомнить, Тодд никогда не рассказывал ему о женщинах, за исключением Хизер. Но тут же вынужден был признать, что его люди очень редко говорили о личной жизни – главным образом из-за той опасности, которой ежедневно подвергались, и поэтому тема завтрашнего дня была для них запретной.
Он снова задал себе вопрос: так кто же она? Бывшая жена? Возможно, однако сомнительно. Сестра? Возможно. Но кто бы она ни была, похоже, она считала себя вправе разговаривать с ним подобным тоном.
Он не мог оторвать от нее глаз, но и не смел вторгаться в ее горе. Свет от лампы над кроватью Тодда позволял ему внимательно ее рассмотреть.
Она весьма мила, и в ней есть что-то загадочное, подумал он. Определить ее возраст непросто. Пожалуй, около тридцати, решил он. Хрупкая, но в то же время в ней чувствуется сила. Он саркастически ухмыльнулся. Разве он не пал жертвой такой же силы? На руке ее нет никаких колец. Да, она сногсшибательна. Светло-каштановые шелковистые волосы рассыпались по плечам, кожа гладкая и чистая, маленький тонкий нос, обольстительные губы, светло-карие глаза, очаровательная высокая шея. Изумительна! В ней все гармонично. Она совсем не похожа на женщин, с которыми он иногда имел дело. Контуры тех женщин казались размытыми, как на фотографиях, снятых плохой камерой. Что же до этой красотки, то у нее было все: и красота, и ум, и характер.
Его восхищала ее осанка, упругие груди, крутые бедра. При взгляде на ее фигуру у любого мужчины наверняка перехватывает дыхание. На ней была широкая юбка, которая тем не менее позволяла оценить ее фигуру. А под легкой блузкой угадывалась изумительной формы грудь.
Он почувствовал, как его тело напряглось. Жар желания пробежал по венам и воспламенил кровь.
Проклятие!
Он снова переменил позу. Затем он вдруг решил, что слишком долго был сторонним наблюдателем, и шагнул к ней.
– С ним все в порядке. Он спит.
Рейн не делала попыток остановить поток слез, катившихся по ее лицу, и продолжала сжимать руку Тодда. Он ужасно выглядит, думала она, глядя на брата. Нога его была в гипсе и слегка приподнята. Голова обмотана бинтами. Верхняя часть тела тоже забинтована. На руках, шее и лице виднелись ссадины. Иначе говоря, тело его представляло собой сплошную рану. И даже несмотря на то что он не слишком сильно обгорел, это чудо, что ее брат остался жив.
И подумать только – кто-то еще имеет наглость расспрашивать его о состоянии самолета!
И лишь теперь Рейн спохватилась. Боже мой, тот мужчина! Она совсем забыла о нем. Ее рука взлетела ко рту, чтобы заглушить вскрик. Он еще в комнате?
И в этот миг, словно в ответ на ее мысленный вопрос, до нее долетел его голос, и высокая фигура приблизилась к ней.
Он сосредоточенно смотрел на нее, словно о чем-то размышляя. Внезапно между ними пролетела искра. У Рейн зазвенело в ушах, задрожали руки, по телу побежали мурашки.
Такого с ней еще не случалось! Время остановилось в этой стерильной комнате.
Его глаза не отрывались от глаз Рейн.
Чтобы справиться со смятением, которое вызвал в ней этот человек, Рейн спросила пересохшими губами:
– Кто вы? По какому праву вы здесь?
Она понимала, что ведет себя невежливо, однако была не в состоянии контролировать то, что произносит ее язык, подобно тому, как не могла контролировать громкие удары сердца.
