– Ну, конечно, она сможет, правда, дорогая? – улыбнулась мне мама. У нее была невинная детская улыбка. Она не позволяла никому себя расстраивать и прилагала к этому немало усилий, но любое, даже самое маленькое существо, могло вызвать у нее слезы. Были случаи, когда она оплакивала даже земляных червей, которые выползали на вымощенную дорожку во время дождя, а потом погибали под жарким солнцем.
– Конечно, мама, – взволнованно подтвердила я. Только сегодня утром я мечтала о том, чтобы пойти в школу. Этот разговор ни капли не напугал меня. Если Эмили может, то и я смогу, думала я. Я знала, что почти весь путь домой от школы Эмили идет вместе с близнецами Томпсонами: Бетти-Луи и Эмма-Джин, но последнюю милю ей приходится идти одной. Эмили не было страшно. Ее вообще ничто не могло напугать: ни густой туман на плантациях, ни истории о привидениях, которые рассказывал Генри.
– Хорошо. Сегодня утром после завтрака Генри запряжет экипаж, отвезет нас в город, где мы посмотрим, какие чудесные туфли и платья миссис Нельсон приготовила для тебя в своем магазине, – сказала мама, собираясь купить мне обновки по случаю моего поступления в школу.
Мама обожала ходить по магазинам, а папа просто терпеть не мог этого. И даже в те редкие случаи, когда он брал ее с собой в Лангсбург, где был большой универмаг, на все мамины просьбы и жалобы он не обращал внимания. Он говорил, что его мать большинство нарядов шила сама. То же делала его бабушка. И мама должна поступать так же, считал он. Но мама терпеть не могла шить или вязать и презирала любую домашнюю работу. И только, когда она организовывала один из своих званых обедов или пикников, то с удовольствием принимала участие в уборке дома или приготовлении обеда. Она обходила весь дом со служанками и Лоуэлой, указывая, что нужно изменить в обстановке, что приготовить на обед, а также решала, как изысканнее одеться.
– Мама, ей не нужны ни новые туфли, ни новое платье, – объявила Эмили, и выражение лица у нее стало как у старой девы: глаза сужены, губы поджаты, а лоб весь в морщинах. – Она испортит все обновки по дороге в школу.
– Ерунда, – ответила мама, продолжая улыбаться, – все маленькие девочки одевают красивые новые платья и туфли в первый день в школу.
– А я – нет! – возразила Эмили.
– Хотя ты и не захотела поехать со мной за покупками, я все-таки заставила тебя одеть новые туфли и платье, которые тебе купила, неужели ты не помнишь? – спросила мама.
– Они так мне жали ноги, что как только я вышла из дома, сняла их и одела старые, – призналась Эмили.
Папины глаза округлились, и он обратил в ее сторону свой бессмысленный взгляд, который после «пережёвывания» услышанного, приобрел оттенок любопытства.
– Так значит ты – нет? – удивилась мама. Всякий раз, когда происходит что-либо ужасное или возмутительное, мама думает, что это, во-первых, неправда, а затем, когда ей все-таки приходится столкнуться с этим лицом к лицу, она просто не обращает на это внимания.
– Да, я поступила именно так, – гордо ответила Эмили, – Новые туфли теперь наверху, лежат где-то на нижней полке в шкафу.
Мама продолжала улыбаться.
– Может быть, они подошли бы Лилиан? – подумала вслух мама. Это рассмешило папу.
– Вряд ли, – ответил он. – У Эмили нога в два раза больше.
– Да, – задумчиво сказала мама. – Ну, хорошо, Лилиан, дорогая, первое, что мы сделаем этим утром поедем на станцию Апленд.
Я не могла дождаться той минуты, когда расскажу все Евгении. Обычно еду ей приносили в комнату, потому что ей было тяжело сидеть вместе со всеми за обеденным столом.
Любая наша трапеза была ритуалом. Папа обычно начинал с чтения Библии, а позже это делала Эмили, когда научилась читать. Но в отличие от Эмили папа обычно выбирал отрывки. Папа любил поесть и наслаждался каждым кусочком. Сначала нам обычно подавали салат или фрукты, а затем – суп, даже в самые жаркие летние дни.
Папа обычно оставался за столом, ожидая пока все не пообедают и стол, наконец, накроют для десерта. Но иногда папа читал за столом газеты, в основном о бизнесе, и тогда Эмили, маме и мне приходилось сидеть и ждать, когда он закончит читать.
Мама болтала без умолку об услышанных сплетнях или о любовном романе, который она сейчас читала. От папы редко можно было услышать и слово, да и Эмили всегда была погружена в собственные мысли. Поэтому казалось, что мы с мамой одни за столом. Я была ее любимой слушательницей. Заключения и неразбериха, удачи и поражения семей, живущих по соседству, завораживали меня. Обычно каждую субботу после обеда к нам на ланч приходили мамины подруги, чтобы обменяться новостями, слухами, или мама сама уходила в гости к кому-нибудь из них. Без этих свежих новостей и сплетен ей невозможно было жить.
Мама обычно вспоминала что-либо из услышанного дней пять или шесть назад и умела рассказать об этом так, будто это было одним из главных событий. Не важно, что новость могла оказаться ничтожно маленькой, например, как Марта Хач сломала палец на ноге и не подозревала об этом до тех пор, пока он не посинел.
Некоторые случаи напоминали маме о событиях прошлых лет, и она вновь рассказывала о них. Иногда и папа тоже вспоминал что-нибудь. Самые интересные новости я рассказывала Евгении, когда навещала ее после обеда.
Но сегодня мама объявила, что я иду в школу, и поэтому у меня была только одна тема для разговора, и ни о чем другом я уже не хотела слушать. Моя голова была заполнена мыслями, которые будоражили мое воображение. Теперь я встречусь и подружусь с другими девочками. Я научусь писать и читать.
Евгения занимала только нижнюю спальню, за которой не было закреплено определенных слуг. Еще раньше было решено, что Евгении так будет удобнее, иначе бы ей пришлось все время подниматься и спускаться по лестнице. И как только мне удалось освободиться и покинуть стол, я бросилась по коридору. Ее спальня располагалась в задней части дома, и окна выходили на запад. Поэтому она могла наблюдать и закат солнца, и рабочих, обрабатывающих плантации табака.
Когда я вбежала к ней в комнату, она только что закончила завтракать.
– Мама и папа решили, что в этом году я пойду в школу! – закричала я.
Евгения, откинув прядь волос, улыбнулась и просияла так, как будто это решение касалось и ее. Евгения выглядела совсем маленькой в этой большой с массивной спинкой кровати, ножки которой были в два раза выше меня. Я знала, что болезнь задерживает ее физическое развитие, но мне казалось, что это обстоятельство делает Евгению похожей на изысканную, тонкой работы куклу из Китая или Голландии. Она просто утопала в складках ночной рубашки. Самым удивительным в ее внешности были васильково-голубые глаза, которые всегда искрились счастьем, когда она смеялась.
