Ознакомительная версия.
Вожжи в хозяйстве перевелись вместе с дедом Иваном, мужем бабы Кати, и конем Ивашкой – лет пятнадцать назад, но красная, как вареный рак, Нилка одернула юбчонку, мышью проскочила в спальню и закусила кулаки от обиды.
Ничего-ничего. Скоро-скоро.
То ли безлунная ночь Гекаты, то ли возбуждение – что-то повлияло на мозговую деятельность Вени. Он вдруг завопил под забором, как потерпевший:
– Баба Катя, я жениться хочу на Нилке!
Это было что-то новенькое.
Нилка хмыкнула и схватилась за щеки. А что, если на самом деле выйти замуж за Веню? Вот прикол будет!
– Иди-иди, жених, – баба Катя для убедительности потрясла ухватом, – много вас таких ходит.
Выйти замуж за Веню, продолжала соображать Нилка, значит проститься с мечтой, а как жить без мечты? Как мать? Совсем не прикольно.
Странное дело: мать с отцом все-таки было жаль.
Бабушка слышать не хотела о сыне и невестке, запретила внучке упоминать их имена и не позволяла носить родителям продукты.
Нарушая запрет, Нилка по-тихому подкапывала молодую картошку, дергала редис, зелень и на велосипеде отвозила предкам.
– Давай, давай, – кипятилась Катерина Мироновна, обнаружив подрытый картофельный куст, – поставляй им закуску к столу. Быстрее сдохнут.
Нилка пугалась перспективы и отмалчивалась.
Перспектива вырисовывалась мрачнее некуда, траурная перспектива – тут бабушка была права.
Высохшая, как мумия, мать проявила смекалку: бутылки теперь ставили рядом с кроватью и пили лежа, как патриции. На кровати патрициев и накрывало.
Случись что, думала Нилка, никто не хватится. Ведь ее, Нилы, не будет, а бабушка не переступит порог дома «этого выродка, этой собаки, прости, Господи».
Правду сказать, мысли эти не задерживались в Нилкиной головушке. Воздух свободы уже щекотал ей ноздри.
Совершенно неожиданно идея с женитьбой понравилась Вене.
На следующий день он приволокся к Нилке с букетом ромашек, вырванных прямо с корнем, и брякнул:
– Нилка, выходи за меня.
Причепуренный, с ромашками в кулаке, Веня выглядел слоненком с открытки.
Нилка моргнула:
– Вень, мы ж несовершеннолетние.
– Так и что? Вон Саньку со Светкой расписали же.
– Так ведь по залету.
– А нам кто мешает?
– Венечка, ты забыл? Я поступать собралась.
– На фига? Чем тебе здесь плохо?
– Здесь работы нет.
– Как это нет? Люди же работают. Вон объявление в газете: набирают учеников парикмахеров.
– Там платить нужно.
– А в техникуме не нужно?
– А в техникуме я буду стипендию получать.
– Так прямо и будешь?
– Буду, – Нилка насупилась, – если не веришь, проваливай.
– Ну и дура.
– Сам дурак.
– Я, может, и дурак, только я жениться предлагаю. А вот найдешь себе какого-нибудь умника, он тебя попользует и пошлет подальше.
– Точно – дурак.
– Будешь локти тогда кусать, – продолжал каркать Веня.
– Не буду.
До Вени начало доходить.
– Нилка, ты меня что, не любишь?
Нилка задумалась. К Вене она привыкла, как к зубной щетке, Веня был всегда, как рассвет и закат. В груди у Нилки что-то дрогнуло.
– Люблю, Веня. – Она обняла за шею своего кавалера.
– Тогда выходи за меня.
– Хорошо. Из армии вернешься – поженимся.
– Так это когда будет? – разочарованно протянул Веня и отстранился.
– Ну, тогда засылай сватов, – сдуру ляпнула Нилка.
От большого ума Веня сообщил родителям о своем намерении привести в их дом невестку.
– И кого это, интересно? – полюбопытствовала Венина мамаша, насмешливо глядя на плод их со Скрипниковым былой любви.
– Нилку. Я люблю ее, – на всякий случай объяснил Веня.
– Нилку? – ахнули родители. Батя у Вени трудился токарем на метизном заводе, а матушка – медсестрой в поликлинике. Батя в семье был головой, и мать – вертлявой шеей.
– Нилку.
– Эту версту коломенскую, эту тлю? – не поверил папаша.
– Никакая она не тля, – оскорбился за любимую Веня, – она хрупкая и нежная.
– Много ты понимаешь, – презрительно скривился папаша, – тебе жена нужна, а не ваза напольная. И вообще, сходи в армию, а там видно будет.
Мамаша хранила горестное молчание.
Медицина бессильна: если ее Веня что-то задумал, пойдет до конца.
Сколько слез она пролила, отговаривая его от армии, а все без толку. Но жениться на Нилке – это уже слишком. Это – поставить крест на роду Скрипниковых.
Ясно же: дурная кровь у этих Кива. Что мать, что отец – совсем спились, усохли, в скелетов превратились, уже ветром качает. А ну как Нилка пойдет по родительским стопам и потянет за собой их кровиночку? Ведь всем известно: если жена пьет, то муж обязательно сопьется. А ну как пагубная тяга передастся внуку или внучке? Тьфу, тьфу, тьфу.
– …Сначала нужно объяснить этой шалаве, этой паскуде Нилке, чтобы она выбросила Веню из своей глупой башки. Не поймет – тогда война. До кровавых соплей. До последнего патрона, – стучал по столу старшина запаса Скрипников-старший.
– Можно и грех на душу взять, отворотное зелье подлить Вене, – подала идею мамаша.
– Потом отмаливать будем, все потом, – поддержал идею глава семейства, – сейчас все средства хороши.
Говорить с Нилкиными родителями смысла не имело, решено было обратиться к единственному вменяемому члену семьи – бабе Кате.
Когда Скрипниковы высадились перед домом Катерины Мироновны из своего доисторического «мерседеса», работавшего на газу и по этой причине несусветно чихающего и чадящего, вид у них был воинственный. Не хватало только флага и барабанов на шее.
Звук привлек внимание Катерины Мироновны, она отодвинула тюлевую занавеску, рассматривая транспортное средство и святое семейство:
– О, Нилка, кажется, сваты приехали.
Обе застыли с отвисшими челюстями.
– А если они не свататься? – высказала сомнение внучка.
– А зачем тогда? – задала здравый вопрос бабушка. – Я бы на их месте рада была сбыть с рук своего обалдуя. Или у вас что-то было с ним?
– Ба! – надулась Нилка. – Как ты можешь?
Препираться времени не было – сваты уже колотились в калитку, Катерина Мироновна подалась открывать, а Нилка ушилась в спальню.
– Здравствуйте, гости дорогие! – Взгляд Катерины Мироновны приобрел особую глубину и проницательность. Этот взгляд остался из трудового прошлого и по праву считался фирменным.
Под этим фирменным взглядом гости стушевались и приняли предложение попить чаю.
Катерина Мироновна решила пустить пыль в глаза сватам: выставила чайные пары из тонкого белого, волнистого фарфора, подала карамель «Клубника со сливками» и хворост, испеченный накануне для Нилки. Тощая, как вешалка, Нилка хворост есть отказалась наотрез – не пропадать же добру.
Пока закипал чайник, гости осматривались и хранили неловкое молчание, и бабе Кате пришлось вести светскую беседу о погоде и видах на урожай.
Ознакомительная версия.
