— Может, пойдем наконец? — Желваки так и ходят, серые глаза сверкают. Он невероятно хорош для пожилого мужчины — даже в таком дурном настроении.
— Да-да… в смысле, да, конечно, — лепечу я, чувствуя себя ребенком, которого отчитали за баловство.
Эхо в мраморном фойе множит наши шаги, что окончательно лишает меня присутствия духа. Брайан тянется к ручке массивной двери из красного дерева, бормоча, что следующая пара прибудет через считаные минуты и если мы не поторопимся, то все испортим.
— Погоди… — Я достаю из сумочки упаковку бумажных платков и разрываю целлофан. — Я же знаю, как ты любишь пустить слезу на свадьбе.
Он стоит как истукан, брови сошлись на переносице.
Я помахиваю белым квадратиком, словно флажком.
Это его добивает. Брайан сдается, морщинки на лбу разглаживаются, лицо светлеет.
— Извини. Понимаешь, я уж было подумал, что ты не придешь. — Выдернув из моих пальцев платочек, он ловко прячет мой дар примирения в рукаве.
— Сдрейфил, что брошу тебя у алтаря? — шепчу я. На его лице появляется легкая ухмылка.
— М-м, что-то в этом роде.
Мы улыбаемся друг другу. Он поправляет галстук, приглаживает волосы — маскируя залысины — и приосанивается.
— Готова?
Я одергиваю юбку и заправляю за ухо выбившуюся прядь.
— Готова! — Хотя в действительности я сплошной комок нервов.
С серьезным видом мы смотрим прямо перед собой. Я собираюсь с духом.
— Поехали. — Брайан делает глубокий вдох и вторично протягивает руку к двери. — Шоу начинается!
Переступив порог, мы окунаемся в море шляп всех цветов, фасонов и размеров. Страусовые перья и шелковые вуальки колышутся в потоке воздуха от вентиляторов. Зал набит под завязку. Гости сидят, прижавшись друг к другу поролоновыми плечами, нервно ерзают в духоте и обмениваются последними сплетнями. Двое пацанят, явно скучая, теребят ярлычки — ценники, что ли? — на огромных букетах, установленных по обе стороны от входа, словно охранники-вышибалы. Где-то плачет ребенок.
Мы с Брайаном входим через заднюю дверь, никем не замеченные — кроме распорядителя у кафедры. При виде нас он расплывается в улыбке облегчения и по проходу бежит к нам. Точнее, я бы сказала, семенит. Пестрая рубашка и открытые сандалии не оставляют сомнений, что он поклоняется тому же божку, что и Грэм Нортон[2].
— Ну неужели! — громко шипит он. — Еще немного — и народ взбунтовался бы! — Пощипывая эспаньолку и театрально закатив глаза, распорядитель кивает в сторону гостей.
— Без паники, кавалерия прибыла. — Брайан достает из кармана маленькую черную коробочку и, держа ее в вытянутой руке, поворачивается в разные стороны.
— Это еще что? — Распорядитель озадачен.
— Экспонометр. — Я шагаю к составленным в углу футлярам, открываю черный чехол, достаю штатив и принимаюсь его раскладывать. — Нужно определить экспозицию и прочее.
Распорядитель кивает:
— Ясно…
— Как официальный свадебный фотограф, я должен гарантировать, что счастливые молодожены получат именно те снимки, о которых мечтали всю жизнь. — Брайан достает из кофра фотоаппарат, объектив. — Потому как воспоминания тускнеют…
В этом месте традиционно подключаюсь я.
— … но фотография будет жить вечно! — задорно скандируем мы хором.
— Таков девиз компании «Вместе навсегда»! — с нескрываемой гордостью добавляет Брайан, передавая мне крышечку от линзы и нацеливая объектив на распорядителя. — Сам сочинил.
— Правда? — Похоже, тот не слишком впечатлен. — А мне казалось, это расхожая фраза…
Неожиданный щелчок затвора застает распорядителя врасплох.
— Ой, мамочки!
Ослепленный вспышкой, служитель Гименея моргает, по-рыбьи приоткрыв рот. Звук привлекает к нам всеобщее внимание, и публика в креслах взволнованно и выжидающе поворачивается.
Все глаза обращены в нашу сторону, гомон стихает. Конечно, я понимаю, что смотрят не на нас — мы всего лишь фотографы. Взгляды гостей устремлены за наши спины, на двери, которые как раз в этот момент распахиваются. В ту же секунду кто-то включает магнитофон, звучит саксофон, и Уитни Хьюстон принимается завывать: «Я вечно буду тебя любить». Распорядитель спешит по проходу к кафедре, и мы с Брайаном занимаем свои места. Все готово.
Затаив дыхание, жду. Сейчас торжественно вплывет невеста — и я увижу платье. Мой любимый момент. Что скрывать, большинство из нас хотя бы раз в жизни предавались мечтам о свадебном наряде. Когда мне было лет шесть, я обожала «понарошку» выходить замуж за Барни, своего плюшевого медвежонка. Наряжалась я при этом в белую ночнушку до полу и старую фату. Однажды при полном параде плюхнулась в лужу в нашем саду, но мама заверила меня, что я все равно красавица, потому что все невесты — красавицы. Только устроившись на эту работу, я поняла, что мама, мягко говоря, привирала.
Разумеется, я видела немало эффектных невест в роскошных платьях. Но видела и чудовищные пирожные-безе с воланами, при взгляде на которые так и тянет в ужасе зажмуриться. Видела фамильные сокровища, которым лучше бы оставаться на дне прабабкиного сундука. Видела корсеты, затянутые до такой степени, что телеса новобрачной выплескивались наружу, придавая всей конструкции форму рожка с мороженым. Я уж молчу про куцые тюлевые лоскуты вместо фаты, уродливые диадемы со стекляшками и расшитые блестками шлейфы десятиметровой длины. Тринни и Сюзанне[3] работы — непочатый край. Впрочем, кто это говорит? Женщина, у которой между пальцами ног клочья туалетной бумаги?
Мама невесты громко всхлипывает. Престарелые родственницы взволнованно кудахчут. У одного из мальчишек, что играли с ценником, вырывается смешок, и папаша тут же награждает отпрыска подзатыльником.
А я, раскрыв рот, издаю едва слышное «Ах!».
И причиной тому вовсе не мои мозоли.
В ослепительно-розовом наряде (держу пари — с плеча танцовщицы фламенко) пред наши очи является невеста… годящаяся мне в матери. Нет, постойте-ка, вношу поправку: в бабушки.
— Великолепно, дорогая! Выглядите роскошно! — с придыханием восклицает Брайан, без устали щелкая затвором.
Что тут скажешь? Профессионал.
— Платье сногсшибательное… можно чуточку влево?.. просто сногсшибательное… А теперь улыбочку…
Передавая очередную кассету, я поглядываю на него с восхищением. Брайан так давно этим занимается, что его глубоко и безнадежно поразил вирус свадебной горячки. Не важно, масштабная церемония или скромная, традиционная или с выкрутасами, — он неизменно в восторге. Когда-то Брайан сам был женат — на некой манекенщице по имени Фиби. Они поженились, когда ему было немного за двадцать, и расстались друзьями через пару лет (не знаю, до или после того, как он открыто признал свою ориентацию). С тех пор его личная жизнь — череда интрижек, причем всегда неудачных.
