Карен пожала плечами.
— Все-таки приятно, когда на тебя есть спрос.
Ее муж, конечно, был и проницателен, и умен, но он был снобом. Происходя из богатой семьи немецких евреев с более чем достаточными средствами, вложенными в недвижимость Манхэттена, он мог позволить себе это. Воспитанник привилегированных частных школ, Джефри был выходцем из более блестящего общества, чем окружение Карен. За ним всегда гонялись поклонницы. Карен же была просто девочкой из Бруклина.
Ее не интересовал свет. Среди людей, собравшихся в этом зале, ей действительно были интересны и даже завораживали другие модельеры. Ей хотелось поговорить с ними. Но она всегда стеснялась обращаться к людям, которых уважала и ставила выше себя. Хотя сегодня они признали ее, все же в мире моды дружеские отношения были редкостью. Несмотря на ее восхищение одеяниями Валентино и изысканной избыточностью в образцах Карла Лагерфельда, она не могла представить себя в их компании. Те говорили не менее чем на четырех языках, посещали лучшие рестораны лучших городов мира, владели палаццо и виллами и посещали оперу для удовольствия. Карен не могла вообразить их стремящимися разделить с ней радости обеда по диете Кока с рисовым пирогом.
Трое из постоянных посетителей презентацией моды собрались у дверного прохода. Джон Ричардсон, Эштон Хоукинз и Чарльз Рискэм — привлекательные холостяки, достаточно культурные люди с определенным родом занятий: сопровождать светских дам на подобные этому мероприятия, когда их мужья были слишком заняты, слишком усталы или слишком мертвы. Независимо от возраста этим дамам требовались сборища такого типа, чтобы пощеголять в подобающих нарядах. Как бы это ни казалось странным для Карен — подобные мероприятия продвигали торговлю.
Не спеша они с Джефри продолжали прокладывать путь сквозь толпу в направлении своего столика, по соседству с которым стояла высокая и величественная, как колонна черного дерева, Дефина Помпей. Карен работала вместе с Дефиной лет десять. А пятнадцать лет назад та была самой популярной моделью сезона. Но даже теперь, когда чуть позади нее находилась, болтая с кем-то, сама Линда Евангелиста, к удивлению Карен, ее подруга выглядела великолепно и казалась более прекрасной, чем были Беверли Джонсон или Наоми Кэмпбел в свои лучшие дни. Теперь уже считалось «просто не шикарно» проводить шоу без нескольких черных моделей, но мало кто помнил, что именно Дефина впервые пробила лед и открыла дорогу в мир моды для цветных женщин. Дефина казалась глубоко увлеченной разговором с болезненно-тощей, напряженной девицей в черном и с каким-то похожим на итальянца мужчиной. У нее был талант к языкам, и она безукоризненно изъяснялась на испанском, итальянском и французском, не разучившись общаться и с местными парнями из Бруклина.
Дефина посмотрела через столик и сверкнула улыбкой при виде Карен. Она была в трикотажном платье, которое Карен придумала специально для нее. Поверх платья Дефина накинула палантин, который помогает стольким женщинам скрыть нежелательную полноту талии. Перестав работать моделью, Дефина раздалась и заматерела во всех смыслах этого слова.
— Разреши мне представить тебе человека, который хочет познакомиться с тобой, — сказала она сладким голосом.
Затем, обернувшись к итальянцу и отпустив его бодрым «чао», сдобренным улыбкой, Дефина заскользила к столику Карен вместе с призрачной коротышкой в черном, пробивающейся за ней сквозь толпу гостей.
— Она еще зеленый новичок среди нас и искренне думает, что Калвин и Энн Клейн — родственники. Не сказать ли ей, что они поженились и что Кевин их сын? — предложила Дефина тихим голосом, пока женщина в черном еще не подошла.
Призрак протиснулся наконец ближе и протянул для приветствия руку скелета с костистой кистью.
— Карен, познакомься с Джиной Ньюборг — свободным репортером по вопросам моды. Она хотела бы взять у тебя интервью, и я сказала, что ты дашь его с удовольствием.
Дефина сделала легкое ударение на слове «удовольствие», которое уловила только Карен. Дефина знала, как Карен ненавидит занудство новичков-репортеров. О Боже, если б все дело было в их тупости и навязчивости! Так нет же, им еще надо быть сверхчувствительными, ранимыми и обидчивыми. Тем не менее Карен не строила иллюзий: только благодаря прессе она оказалась здесь сегодня. Титанических усилий стоило ей просто выживание в этом костедробильном мире высокой моды, но только когда Джефри настоял на найме Мерседес Бернард для проведения работ по общественным связям, Карен удалось в этой вечной гонке за славой оторваться от остальных и стать если и не мировой, то национальной знаменитостью.
— Разрешите задать несколько вопросов? — спросила эта тварь Ньюборг. Голос оказался таким же тоненьким, как ее руки.
Время для интервью было неподходящее, но прежде чем Карен смогла придумать, как повежливее отвертеться, девица продолжала:
— Что, по вашему мнению, у женщины наиболее сексуально восприимчиво?
Дефина, стоящая позади репортеров и возвышающаяся почти на фут над ее головой, хмыкнула в сторону Карен.
— Ее сознание? — неуверенно ответила Карен, пытаясь перевести разговор на другие рельсы.
Но девица не поняла ее намерений. Она была слишком напряжена для этого.
— Какое ваше самое большое неисполненное желание?
Улыбка Карен погасла. Бессознательно она положила руку на живот, как бы прикрывая пустое лоно. Ей вспомнилось утро и доктор Голдман. Она поморгала, помедлила, убеждая себя не раскисать и взять себя в руки.
Но прежде чем Карен смогла ответить на вопрос или извиниться, к ним подошла высокая и бледная Мерседес Бернард.
— Джина. Это ведь Джина, правда?
Будучи специалистом по общественным связям, Мерседес была гением по части запоминания имен. Под нарастающим гулом прибывающих гостей в сверкающий бальный зал «Уолдорф Астории» Мерседес попыталась отлепить от Карен присосавшегося к ней моллюска-Ньюборг.
— Возможно, попозже у вас будет более удачная возможность взять интервью, — сказала Мерседес с профессионально холодной, но приятной улыбкой. От нее исходила аура noblese oblige, и положение действительно обязывало ее быть такой, какая она есть. Ее деловая жизнь проходила в постоянных попытках выклянчить благоприятный отзыв у «столпов общества» для своей протеже и обеспечить ударные, сенсационные репортажи журналистов и эгоцентричных издателей модных журналов. При этом ей как-то удавалось не терять достоинства. В деловых кругах моды шутили: «Мерседес гнется, но не кланяется».
«Эта Ньюборг», так Карен стала про себя называть репортера, не обратила никакого внимания на слова Мерседес и вновь обратилась к Карен:
