— Но вы здесь.
Он потянул на себя штурвал, и самолет взмыл вверх. Земля осталась далеко внизу, а они поднимались все выше, разрезая облака. Сару охватила радость приключения, что-то новое, что пробуждало в ней жажду жизни. Сердце подкатило к горлу, сила притяжения вдавила плечи в кожаную спинку сиденья. Уилл краем глаза покосился на нее.
Самолет нырнул вниз. Крепко вцепившись в поручни, Сара чувствовала, как машина сделала одну петлю, затем другую. Рука Уилла была совсем рядом, и ей вдруг захотелось за нее ухватиться. Странное, безумное желание, слава Богу, быстро прошло. Самолет выровнял курс. Пятнадцать минут, отведенные на полет, давно кончились, но они продолжали лететь на север. И летели еще долго, пока наконец не повернули к дому.
— Ну и как, ей понравилось?
За кухонным столом Уилл читал газету и пропустил вопрос дочери мимо ушей. Он был на ногах с пяти утра, готовил самолеты к вылету и летал с картографом, уточняя топографические карты штата. Они провели целое утро, измеряя возвышенности, нанося на карту железнодорожные пути. По просьбе картографа Уилл то спускался пониже, то снова и снова возвращался на то же место, чтобы разглядеть получше, что там под ними.
— Извини, Сьюзен, — зевая, произнес Уилл. — Ты что-то спросила?
— Сьюзен? — нахмурившись, переспросила девочка, ссыпая в салат горсть маленьких сухариков.
— Я хотел сказать… — Уилл замялся, мучительно припоминая имя, которое его дочь выбрала себе на этот раз. — Сентябрь? — спросил он.
— Папа, я уже давным-давно не Сентябрь. Не могу поверить, чтобы ты не знал имени собственной дочери. Запомни: меня зовут Тайна.
— А, ну конечно, — кивнул Уилл, складывая газету, чтобы избежать соблазна снова вернуться к чтению. Он не понимал этой затеи с изменением имен, более того, она была ему не по душе, но его дочь так тяжело переживала смерть брата, а затем развод родителей, что он старался не заострять внимания на том, что ему казалось не особенно важным. — Хорошо, Тайна, так что ты хотела знать?
— Она осталась довольна полетом? Та леди?
— Сара? — переспросил Уилл, вспоминая лучистые глаза. — Я думаю, да.
— Но ты летал слишком долго.
— Правда? А мне так не показалось.
— Я засекла время. Тридцать пять минут, когда положено только пятнадцать.
— Должно быть, мои часы остановились, — ответил Уилл, стараясь не улыбаться. Он видел свою дочь насквозь. Всякий раз, когда она замечала лишь слабый намек на его интерес к какой-то женщине, в ней просыпалась необыкновенная бдительность. Она, возможно, боялась, что он поступит так, как поступила ее мать: уехала на уик-энд кататься на лыжах и вернулась домой с новым мужем.
— Твои часы никогда не останавливаются, папа. Ты мистер Точное Время. Ты сам учил меня. — Она посмотрела на настенные часы, которые показывали шесть тридцать вечера. — Например, сейчас восемнадцать часов тридцать минут ноль секунд. Это у тебя осталось со службы на флоте, правда?
— Правда, милая.
— Поэтому я и не верю, что твои часы остановились.
— Мы летели над озером, а там такая красота, глаз не оторвать. Похоже, я потерял счет времени.
— Ты никогда не теряешь счета времени, папа. Я-то знаю. Я просто думаю… — Она замолчала, в ее глазах светилась печаль. Она приготовила грандиозный салат и поставила миску на стол. Это была большая деревянная миска, которую брат подарил Уиллу и Элис на свадьбу и которую Элис оставила мужу, когда переехала к Джулиану. Листья салата, помидоры, огурцы, все крупно нарезанное, а еще крошечные сухарики и прозрачные зеленые виноградины. Тайна представляла свое творение с робким ожиданием в голубых глазах.
— Вот это да… — покачал головой Уилл. — Выглядит великолепно.
— Спасибо. Никому в голову не приходит положить виноград, а я думаю, тут он очень кстати. А ты?
— Да, наверное, — согласился он, накладывая себе на тарелку салат и думая, что когда он повезет Сьюзен домой, то остановится у «Макдоналдса» и перехватит двойной гамбургер.
— Но ты не очень-то к ней привязывайся.
— Ты о ком?
— О той леди. О Саре.
— Милая, я просто делал свою работу. И все.
— Она больна, папа. У нее никого нет в городе, и Фергюсоны хотели сделать ей приятное в ее последний день рождения.
— Почему последний? — насторожился Уилл, удивляясь, отчего эта мысль так взволновала его.
— Если бы это касалось меня, я бы предпочла знать. Я бы хотела организовать свой последний день рождения, чтобы все было совершенно грандиозно. Во-первых, мы бы поехали на остров, потом прокатились на фуникулере… И торт был бы такой огромный, что ты едва мог бы держать его в руках. И я сама раздавала бы всем подарки. Мы не расстались бы, пока я не сказала каждому те слова, что всегда хотела сказать. Что-то очень хорошее… И музыка была бы самая-самая любимая! Я бы хотела услышать все песни, которые люблю, свою собственную «горячую десятку».
— Но все это произойдет еще не скоро, — пробормотал Уилл, понимая, что разговор соскользнул на опасную тему.
— Что произойдет?
— Твоя смерть.
— Но ведь это случилось с Фредом.
— Фред… — произнес Уилл, воспользовавшись случаем произнести имя сына.
— Его последний день рождения прошел, а он и не знал. Настал его последний день, но Фредди не знал, что он последний. Как такое могло случиться, папа? В одно прекрасное утро ты просыпаешься счастливым, а через несколько часов тебя нет?
Уилл взглянул на тарелки с салатом, к которому никто из них не притронулся. Тайна выжидающе смотрела на него, ни в чем его не обвиняя, широко открытыми глазами ребенка, который все еще доверяет своему отцу после всех его ошибок. Она ждала прямого ответа.
— Я не знаю, девочка, — честно сказал он. Это было лучшее, что он мог ей ответить.
— Мама с этим смирилась.
— Она никогда не смирится. Невозможно смириться с потерей ребенка, милая.
— Но она никогда не говорит о Фреде. Когда бы я ни упомянула о нем, она на меня шикает. Говорит, чтобы я замолчала, потому что это расстроит Джулиана. А он просто богатый подонок, которого интересуют лишь автомобильные гонки да разные светские тусовки. Где они сегодня?
— Не называй его подонком, Сьюзен. Они на спектакле, кажется, так она говорила. Его бывшая жена не пропускала ни одного культурного мероприятия в местных колледжах.
— Тогда: ничтожество, идиот, кретин, тупица, зануда…
— Сьюзен… Тайна, — устало взмолился Уилл. — Остановись, пожалуйста.
— Извини, папа, — сказала девочка, выжимая на салат лимон. Она взяла себе только листья латука. Понимая, что она оставила ему самое вкусное, Уилл положил себе еще, чтобы сделать дочке приятное.
