Лиана Делиани - Оранжевая история

— Да, мам, хорошо. Как он?

— Ой, Салли, он совсем не может двигаться и говорить. Только глаза… — тут послышались всхлипы с неразборчивым потоком слов, — …парализована вся левая половина… доктор… покажут анализы… ой, я не знаю… так страшно… так страшно…

Успокоить маму на расстоянии — задача не из легких. Похоже, у нее наступила нервная разрядка, и ей нужно было выплакаться. Мое участие в этом процессе заключалось в том, чтобы держать трубку у уха и время от времени отвечать что-нибудь успокаивающее.

— Мам, ты обедала? — перевела стрелки я, как только всхлипы на другом конце трубки затихли.

— Нет, я лучше подожду тебя. Когда ты подъедешь? Доктор сказал, тебе нужно подписать какие-то бумаги, чтобы папу могли перевести в отдельную палату. Ты ведь скоро освободишься? В шесть?

— Я постараюсь, но в шесть точно не получится. Так что перекуси там сама, а я вечером приеду и все подпишу.

— Салли, надо перевести его побыстрее. Ты понимаешь, тут шумно, да и проветривается плохо, и вообще, я смотрела ту палату — там совсем другая обстановка, там ему будет лучше…

— Мам, я же сказала, что все сделаю. Как только приеду, сразу все оформим. Ты береги себя, тебе нужно сейчас немного отдохнуть.

— Ты же знаешь, я не могу его оставить. Приезжай сразу после работы, вдруг они вечером не переводят. Я пойду сейчас, узнаю.

Когда я вернулась к столику, и кофе, и дежурное блюдо уже подостыли. Мистер юрист неторопливо, с шиком поглощал свою «скоблянку из травы-вонючки».

Я уже почти допила кофе, когда мобильник снова затрещал:

— Салли, я узнала, у них в восемь пересменка, поэтому с семи до девяти они не переводят. Я сказала, чтобы все документы были готовы, может, ты успеешь до полшестого?

— Я не знаю. Я постараюсь.

Юрист закончил есть и попросил счет.

Мама продолжала описывать круги в разговоре. С ней всегда так, особенно, когда она нервничает. Приходится повторять раз по двадцать. Под скучающе-насмешливым взглядом мистера хлыща, я старалась отвечать односложными репликами.

— Все, мне надо идти. Я сама потом перезвоню, — я, наконец, отключилась.

Юридический хлыщ и какая-то вновь вошедшая офисная львица уже обменивались оценивающими взглядами. Львица скользнула по мне глазами и недоумевающе приподняла крашеную бровь — такой импозантный мужчина в такой странной компании.

— Ну что, Пипс, едем, — небрежно уронил мистер Бролин, оставляя на столе приличные чаевые.

Не мисс Пипс. И даже не Салли. Урод. Интересно, если бы я его назвала Бролином? Или нет, может, Бройлером? Ха-ха, цыплячья тушка с роллексом на крылышке. Пять секунд удовольствия, а потом жуткий нагоняй от шефа. Нет, что дозволено Юпитеру, не положено быку.

Это очень невесело, когда ты — девушка под тридцать с туманными перспективами. С очень туманными перспективами. Место моей мечты, резко съежившись, стало таким далеким и недосягаемым, будто переместилось на Марс. Все, что я скопила за последние пять лет, уйдет на оплату лечения отца. И может быть, потом, когда мне будет под тридцать пять с хвостиком, я смогу снова задуматься над тем, как превратить мою мечту в реальность.

А пока реальностью было то, что мне придется забыть даже о крохотной съемной квартирке, в которой я живу, и переехать к родителям, чтобы помочь матери и сэкономить. Послебольничный уход тоже стоит недешево.

Глаза неожиданно резко защипало. Нет, не от жадности. Наверное, стыдно признаваться в этом, когда он лежит на грани между жизнью и смертью, но я не люблю своего отца. Я не люблю человека, который, прикрываясь какими-то мифическими делами, годами не присутствовал ни на одном семейном празднике — Рождество, Новый год, день рождения, не говоря уже о двадцатилетней годовщине свадьбы, о которой он забыл. Я не люблю человека, который ничем не помог мне в жизни, кроме нелепых советов и грубых окриков. Человека, который всегда говорил «я», но никогда «мы». Человека, который не смог и даже не пытался обеспечить хотя бы собственную старость. Как все просто для мужчин — пара минут удовольствия и через девять месяцев вот оно — существо, которое будет о вас заботиться. И не говорите, что он меня любит. Я давно знаю цену его любви. Ее хватало на то, чтобы поиграться с маленькой девочкой, но не на то, чтобы справиться с проблемами. Как только появлялись проблемы, папе было не до меня. Оставалась одна мама. И то, что я делаю сейчас, я делаю не для него, я делаю это для чистоты своей совести, и, в первую очередь, ради мамы. Но мне тяжело, да тяжело отказываться от мечты, во исполнение которой я больше пяти лет отказывала себе во всем, и не иметь возможности даже поплакать, жалея себя, потому, что сижу в чужом порше, за рулем которого самодовольный урод, называющий меня просто Пипс.

И остается только, не мигая, смотреть за стекло, чтобы не разнюниться.

Проселочная дорога перешла в колею на диком поле, и низкий порше затрясло на колдобинах. Скорость снова снизилась, хотя продолжала оставаться довольно высокой. Мы были почти на месте. Тут опять заверещал мой мобильник. Мама кричала, что отцу стало хуже, и по голосу я поняла, что она в полной панике. Боже! Я пыталась ее как-то успокоить, но машина вдруг резко ушла в сторону и въехала во что-то мягкое.

— Мама, я не могу сейчас говорить. Постарайся держаться и успокойся. Нет, я правда сейчас не могу говорить, а не не хочу. Мама…

Мистер Бролин открыл свою дверь и увидел море грязной жижи почти на уровне подножки.

— Может, вы оторветесь, наконец, от своего чертового мобильника? Почему вы меня не предупредили? Вы должны были показывать дорогу! — заорал он.

— Потому что не успела. Это как раз то место, где произошла авария, — ответила я, не отнимая от уха мобильник, из которого продолжал выплескиваться мамин голос.

— Идиотка! — прошипел Бролин, доставая свой телефон.

В этот момент маму отвлек кто-то, наверное, врач, и она отключилась.

Я приоткрыла дверь. С моей стороны грязи было меньше, и чуть напрягшись, я допрыгнула до твердой кочки и осмотрелась. В паре метров позади порше был поворот колеи, резко заканчивающийся размытым обрывистым склоном к грязной воде. Большая лужа слева, в которую мы угодили, лежала выше, и грязь в ней была более густой. Судя по всему, она образовалась после того, как подъемник, доставая свалившийся грузовик, основательно перемесил все вокруг.

Мистер Бролин вылез из порше через мою дверь, не прекращая говорить по телефону. Он оглянулся по сторонам, пытаясь объяснить аварийной службе, где мы находимся. У него был вид рекламного персонажа: напряженное лицо супергероя, мобильный в руке, дорогой костюм, взъерошенная ветром холеная стрижка, и все это на фоне бескрайнего поля, заросшего дикими кустами. Довершая картину, невдалеке поднимался холм с телевизионной вышкой, на которую везли оборудование. Бесспорно впечатляет, но… Сейчас двадцать минут третьего. Час уйдет на то, чтобы дождаться аварийку. Не менее получаса на то, чтобы вытащить порше. Три с половиной часа, чтобы добраться обратно в офис. Слишком долго!