— Я снималась в «Возвращении красного фонаря». Помнишь? После этого перешла на дневное телевидение. — Она продолжает рассказывать о своих ролях, шоу, фильмах, жизни... Отключаюсь от нее и мечтаю забраться обратно в постель, чтобы этот день закончился. Потом понимаю, что она замолчала.
— Э, что? — спрашиваю я.
Она кривит верхнюю губу.
— У меня есть предложение о работе, — говорит она медленнее, чем раньше.
Я закрываю глаза и пытаюсь избавиться от стучащих по черепу молотков, которые мешают мне ясно мыслить.
— Тебе придется привести себя в порядок, — Она позволяет своим глазам задержаться на моей нечесаной бороде, моем животе, моих боксерах. Улыбается натянуто, и у меня возникает желание прикрыться. — И никакой выпивки. — Ее взгляд скользит по ряду пивных бутылок на кухонном столе. Стыд пробирает меня до костей, и я начинаю чесаться от жара.
— Все предложения проходят через моего агента, — я сопротивляюсь желанию сдвинуться с места, чтобы скрыть свой стыд. — Речь идет о летнем блокбастере? Или сиквеле?
Я ждал этого момента. Уже два года. Может быть, я ошибался, и Вселенная на самом деле дарит мне немного хорошей кармы на этот раз.
— Сиквел? — спрашивает она.
— Значит, предыстория, — говорю я. Они сейчас очень популярны, люди любят истории происхождения супергероев. Если мы сделаем предысторию, мне не придется летать. В том-то и загвоздка, что я не могу летать. Каждый раз, когда думаю о том, чтобы пристегнуть ремни и взмыть в воздух, я покрываюсь холодным потом и не могу дышать.
Блондинка качает головой.
— Стоуни. Я здесь не для кино. Хочу нанять тебя на день рождения.
Я уставился на нее, не совсем понимая, что она говорит.
— Что?
— Моему сыну исполняется восемь лет. Я хочу нанять тебя для развлечения. Нарядишься в свой костюм. Раздашь несколько автографов. Может быть, сделаешь несколько животных из воздушных шаров.
Мир исчезает, и все, что я вижу, это женщину, которая, очевидно, знала меня раньше, которая просит быть...
— Клоуном? Ты хочешь, чтобы я стал клоуном?
— Нет, — она проводит ногтями с маникюром по моей руке, и я вздрагиваю. — Конферансье на вечеринке. Я заплачу тебе. Тысячу долларов. Похоже, тебе не помешает помощь, Стоуни.
Я отступаю. Она здесь не для того, чтобы убедить меня вернуться в Голливуд, она здесь для того, чтобы убедить меня стать клоуном.
— Убирайся с моей территории.
— Тысяча долларов — хорошая цена. Мой сын любит твои фильмы. Ну, не любит, они посредственные, но мы же не можем достать «Человека-паука»...
— Убирайся с моей территории.
Она поднимает брови.
— Серьезно? К чему быть таким высокомерным и грозным? Посмотри на себя. — Она машет на меня руками. — Посмотри на себя. Выглядишь отвратительно.
Мне не нужно смотреть на себя. Я вижу себя в зеркале каждый день. Знаю, что не в форме.
— Убирайся отсюда, — повторяю я.
Она поворачивается на каблуках и идет к своей машине. Когда отъезжает, шины вращаются и вздымают грязь, когда она рывками движется по гравийной дороге.
Я захлопываю дверь.
У меня болит голова, и я хочу забраться обратно в постель и проспать остаток этого дня. Но мой агент звонил на прошлой неделе, и самое время ему перезвонить.
Достаю свой телефон и пишу ему сообщение:
«Давай созвонимся?»
Через несколько секунд мой телефон звонит. Я отвечаю, и это видеозвонок.
Лицо Девона заполняет экран, он в шелковой рубашке и солнцезащитных очках, на заднем плане — Тихий океан.
— Лиам. Боже правый. Это ты? Что ты с собой сделал?
Тяжело вздыхаю. Да, я набрал двадцать килограммов. Конечно, у меня больше нет «восьмерки». Да, выгляжу погано. Я понял.
— Я тоже рад тебя видеть, Девон. Ты звонил на прошлой неделе?
— Хм. Звонил? Дай посмотреть. — Он достает другой телефон и начинает листать свои записи. — Точно. Вот оно. У меня есть предложение о работе.
Борюсь с всплеском страха. Я могу сделать это. Могу вернуться, делать трюки, рисковать, летать.
— Да? — говорю я, и мой голос лишь слегка дрожит.
— Лучшее предложение, которое у тебя было за последние годы. Геморрой.
— Что?
— Реклама лекарства от геморроя.
— Они... ты... что?
— Лиам. Ты не выглядишь таким уж красавцем. Позволь мне записать тебя на съемки. Возьми неделю, приведи себя в порядок. Можешь сняться двадцатого числа. Чистыми двадцать тысяч, обычные проценты для агентства.
— Ты хочешь, чтобы я снялся в... — не могу это выговорить — в рекламе?
— Приятель. Это не то, что я хочу. Это то, чего хотят люди.
Я слышал эту фразу от Девона раньше, но это было, когда он вел переговоры на моей стороне за многомиллионную роль в кино.
— Я думал...— прочищаю горло, начинаю снова. — Прошло два года. Я готов.
— Дружище. Посмотри на себя. Ты не готов.
— Прошло два года. Два. Года. Как долго они могут вносить меня в черный список? — Я останавливаюсь, когда вижу, как на лице Девона появляется отвращение.
Ловлю свое отражение в камере и едва узнаю человека, которого вижу. Бледная кожа с глубокими морщинами, темные мешки под налитыми кровью глазами и пустое отчаяние. Перевожу взгляд с себя на Девона.
— Мне лучше, — говорю твердо. — Я готов.
Девон смотрит на часы, потом снова на меня. Он закончил, он уже отстранился от нашего разговора. Раньше он поступал так же с актерами из списка D, с которыми не хотел иметь дела. Он смотрел на часы, говорил, что у него встреча, что он вернется к ним позже. После их ухода он смеялся над тем, насколько они жалкие, раз поверили ему.
— Дружище, у меня встреча. Я перезвоню тебе позже.
Он тянется, чтобы повесить трубку. Он собирается меня бросить. Я достиг дна. Я действительно, действительно достиг дна.
— Не морочь мне голову, Девон. Скажи прямо. Я когда-нибудь снова буду играть Лиама Стоуна?
Девон вздохнул и опустил солнцезащитные очки.
— Ладно, приятель. Я не хотел говорить. По крайней мере, не сегодня.
Сегодня. Двадцать седьмое июня. День, когда я упал с высоты тридцати футов во время съемок и сломал пять позвонков в спине. Мне повезло. Я выжил.
Этот ужасный день — день смерти моей карьеры. И во всех остальных смыслах тоже.
— С тобой покончено, — говорит Девон.
— Больше никаких фильмов с Лиамом Стоуном?
— Больше никаких фильмов.
Я смотрю на себя сверху вниз. Бесформенное тело, потрепанная одежда. Я ведь уже это знал?
Провожу рукой по лицу, по щетине.
— А что насчет...
— Нет.
— Или...
— Нет.
— Я могу...
— Нет. Дружище. У тебя было два шанса. Ты сорвался во время съемок обоих. Это стоило миллионы долларов. Отставание от графика производства на месяцы. Никто тебя не наймет. Ты — обуза. Никому не нужен такой человек.
— Даже не...
— Нет.
И вот я сижу с пониманием, что все кончено. Я знал это. Знал не один год. Всё это просто медленное, постепенное, болезненное скольжение ко дну.
— Возьми рекламу геморроя. Ты можешь прокормить себя, хорошо зарабатывать на рекламе, играя на ностальгии.
— Мне не нужны деньги. Мне нужно...
— Лиам. Дружище. Знаешь, как тебя называют в городе?
Качаю головой. Я не хочу знать, но не могу заставить себя возразить, потому что в горле стоит ком.
— Старый придурок Стоун. Супер-ноль. Сумасшедший комический орешек Ку-Ку.
— Ладно, — мне не хочется больше ничего слышать. Но он продолжает.
— Есть одна шутка, которая ходит повсюду. Тук-тук.
Думаю, это та часть, когда я слышу, насколько полным и тотальным стало мое падение с голливудского олимпа.
— Кто там? — спрашиваю я. Мои плечи сгибаются в ожидании удара.
— Лиам Стоун, — говорит Девон.
— Какой Лиам Стоун?
Он смотрит мне прямо в глаза и говорит:
— Точно.
Девон дает понять смысл шутки. Какой Лиам Стоун? Именно.
Меня забыли. Я — бывший.
— Я ничего не могу сделать? — спрашиваю в отчаяние.
