Как только Пакс припарковывается, Рэн помогает мне вылезти из машины. Пакс стоит чуть поодаль, засунув руки в карманы, лицо искажено гримасой боли. В этом вся штука травмы члена — все мужчины сочувствуют и стонут в агонии, когда происходит что-то подобное, потому что так легко представить, что это твое барахло покалечено. Один парень в футбольной команде случайно получает удар по яйцам, и вся команда, бл*дь, это чувствует.
Мне приходит в голову, что я ковыляю через парковку в одних трусах, прижимая к промежности кухонное полотенце — очень недостойно, совершенно лишено приличий — но приличия сейчас меня волнуют меньше всего.
Проходим через раздвижные двери.
Через зияющее пространство линолеума.
Обходя полосу препятствий из шатких, разномастных деревянных стульев, которые составляют зал ожидания.
И вот мы трое стоим перед широко раскрытыми глазами медсестры, на которую это не произвело никакого впечатления. Маленький пластиковый бейдж, приколотый к ее бледно-голубой форме, показывает, что ее зовут Тара.
Она выгибает бровь, глядя на Рэна. Они всегда так делают — предполагают, что именно он отвечает за нашу разнобойную, причудливую компанию. По сути, они не ошибаются. Просто не совсем правы. Ее взгляд падает на скомканное окровавленное полотенце, которое я все еще прижимаю к ране.
— Пылесос?
— Нет! Никакого пылесоса! Какого черта, леди! — Если мой голос звучит немного возмущенно, то это потому, что так оно и есть. Эта ситуация уже достаточно унизительная. А теперь женщина среднего возраста думает, что я какой-то ненормальный, который сует свой член в электрические приборы? Черт возьми, кто-нибудь, пристрелите меня сейчас же.
Как хищная кошка, Пакс прислоняется к посту медсестры, опершись локтем о стойку. Люди иногда узнают его, когда мы выходим на публику. В последнее время парень работает моделью в крупнейших модных домах, и большинство публикующих его редакций — международные компании. Но эта медсестра, похоже, его не узнает. Она вскользь смотрит на него, а Пакс едва обращает внимание на нее. Он изучает стопку бумаг и калькулятор перед экраном компьютера женщины. Коллекцию ручек рядом с клавиатурой. Пустую, испачканную болонским соусом посуду, брошенную возле телефона. Парень ухмыляется, глядя на фотографию пушистого кота, зажатую под зажимом на планшете женщины.
— У нас тут небольшая дилемма, — мурлычет Пакс. — Наш друг... — он смотрит в потолок, — мылся и поранил кое-что жизненно важное. А теперь, как видите, тот истекает кровью из своего любимого органа. Мы надеялись, что вы, ребята, сможете что-нибудь с этим сделать.
Тара медленно вытаскивает фотографию жутко пушистого кота из-под зажима планшета и убирает ее в ящик, подальше от лишних глаз. Позже она будет удивляться, почему это сделала. Для нее это не будет иметь ни малейшего смысла. Но я знаю, почему это произошло. Женщина любит этого кота и сделает все, чтобы защитить его. Он, во всех смыслах и целях, так же важен для этой медсестры, как дитя ее плоти и крови. Примитивная, животная часть ее мозга распознала Пакса как опасное существо, и ее первым инстинктом стало защитить своего ребенка, чтобы это острозубое чудовище не попыталось его съесть.
Женщина хмурится. Протягивает мне через стойку скрепленный степлером документ.
— Заполните это и принесите сюда, когда закончите.
Справа от меня Рэн качает головой.
— Сначала лечение. Документы потом, леди.
Некоторое количество обаяния сейчас не помешало бы. Теплая улыбка и какой-то затяжной зрительный контакт, скорее всего, сразу же отправили бы меня к врачу. Пакс не знал бы, как очаровать кого-то, даже если бы от этого зависела его жизнь. Рэн вполне способен включать харизму, когда прибывает в подходящем настроении, но такое настроение его редко посещает. Он самый упрямый и конфронтационный человек, которого я когда-либо встречал, и скорее, попытается запугать эту женщину и заставить ее подчиниться, чем изберет более легкий и приятный путь. К несчастью для меня, я являюсь самым очаровательным членом нашего общества, состоящего из трех человек, но сейчас не в том положении, чтобы флиртовать с Тарой. Не с воображаемым голосом моего члена, вопящим во всю мощь своих воображаемых легких о помощи. Это чертово чудо, что я вообще еще стою на ногах.
Тара смеряет Рэна злобным взглядом.
— Нам нужно знать историю его болезни. Аллергии. Прошлые травмы. Подобного рода вещи. — Она медленно произносит каждое слово, как будто думает, что он немного тугодум и, возможно, не сможет понять, что та говорит. — Мы также должны убедиться, что у него есть стра…
— Если ты скажешь «страховка», да поможет мне бог, я разнесу здесь всю мебель, — рычит Пакс. — Если кто-то ранен и страдает, ему нужно помочь, прежде чем вы, стервятники, убедитесь, что ваши карманы будут набиты.
Тара вздыхает. Порыв воздуха звучит так, словно он поднялся из подвала ее усталой души.
— Посмотри внимательно. Я — медицинская сестра. Я не набиваю карманы ничем, кроме неоплаченных счетов, приятель. А сейчас ты хочешь стоять здесь и спорить о коррумпированной системе здравоохранения, которую я абсолютно не в силах исправить? Или хочешь сесть вон там и помочь заполнить эти формы, чтобы мы могли зашить пенис твоего друга? — Она мрачно смотрит ему прямо в глаза.
Пакс сверкает зубами, выхватывая бумаги и наклоняясь через стойку, чтобы взять одну из ее ручек — блестящую, золотистую с розововолосым троллем, прикрепленным на конце.
— Две минуты. Если займет больше времени, мы начнем штурм.
— Поступай как знаешь, малыш.
Сижу на шатком стуле с закрытыми глазами, потный, с обнаженной грудью и подавленный, в то время как мои друзья спорят над ответами анкеты на бланке. Я предоставляю информацию, когда меня толкают, но в противном случае позволяю им продолжать. Все, о чем я могу думать — это тяжелое, влажное, пульсирующее ощущение между ног и то, что комната, кажется, качается.
В конце концов парни заканчивают с бумагами и относят их Таре, оставив меня, растянувшимся на стуле, жалобно стонущем, как раненое животное. Я погружаюсь в странное состояние транса, только этот транс не мирный и расслабляющий. Это больше похоже на психический паралич, когда ты окружен бесконечной паникой, и кажется, что мир вот-вот закончится, но твое тело полностью заморожено, и ты ничего не можешь с этим поделать.
— Вау. У тебя такой вид, будто сегодня выдался тяжелый день.
Голос.
Женский.
Вообще-то, довольно сексуальный.
Слегка хриплый, необычный звук прерывает оскорбления, которые я бросал в свой адрес. Открываю глаза, смотрю вверх и… Вау! Я выпрямляю спину, словно кто-то только что засунул мне в задницу шило. Ноги от ушей. Красивые миндалевидные глаза глубокого, насыщенного коричневого цвета, цвета земли после ливня. Они так завораживают, что на секунду забываю о крови, стекающей по моим ногам, и все, что могу делать, это смотреть.
Волосы у нее растрепанные, представляющие собой ворох тугих, длинных локонов. Переносица девушки усыпана веснушками, что придает ей девичий вид, который противоречит ее очень заметным изгибам, подчеркнутые обтягивающей футболкой с эмблемой NASA и черной джинсовой юбкой. У нее бледная кожа, цвета свежих налитых сливок. На щеках играет румянец, словно она только что вышла из чересчур жаркой комнаты.
Я никогда в жизни не видел никого более чертовски красивого.
— Никогда не думала, что увижу лорда Ловетта, сидящим в больничной приемной в одном нижнем белье, всего в крови. Господи, ты... — Она смотрит на мою промежность. — Тебя ведь не порезали, верно?
Девушка знает, кто я. И мой титул она произнесла без всяких эмоций. Это ненормально. Большинство людей не могут произнести слова «Лорд Ловетт» без усмешки на губах или восхищения в глазах. Эта девушка произносит слова так, будто это просто слова. Набор букв, связанных вместе, и ничего больше. Без намека на землю, богатство или привилегии, связанные с ними.
