за собой дверь.»
Тогда я две недели ходила, как тень, не позволяя себе даже мельком посмотреть на Олега. На одной из перемен меня отловил его лучший друг Ваня и начал проводить никому не нужные воспитательные беседы:
«— Что он тебе сказал? — не напрягаясь какими-либо предисловиями, начал.
— И тебе привет. — хмыкаю, садясь на подоконник. Ох, чувствую, разговор будет не быстрый. Да и не приятный, что уж тут скрывать. Честное слово, не хочу иметь никаких дел ни с Олегом, ни с его друзьями.
— Привет, привет. — автоматически здоровается в ответ. — Так что он тебе сказал? — хмурится.
— Кто «он»? — невозмутимо поднимаю бровь и смотрю на парня.
— Лика, твою за ногу! — чуть ли рычать не начал, осел! — Что тебе сказал Олег, раз вы теперь не общаетесь?! — показушно терпеливо поясняет.
— Боже, какое твоё дело, Сергеев?! — простонала я, теперь жалея, что вообще остановилась.
— Лика! — нависает надо мной "слегка" недружелюбно.
— Что «Лика»?! — задираю голову и возмущённо шиплю в ответ. — Сказал, что я нахер ему не сдалась! Не любит, сказал! — обнимаю себя за плечи, чувствуя, как по телу пошли мерзкие мурашки. — Все?! — из последних сил стараясь сохранять не жалкий вид, отстраненно интересуюсь.
— Нет, не все. Он соврал. — тихим, но уверенным голосом отвечает Ваня, заставляя меня закатить глаза.
— Слушай, прекрати издеваться надо мной! — отмахиваюсь от парня рукой, соскакивая с подоконника. — Всего хорошего! — прощаюсь, но в мгновение останавливаюсь от одной короткой фразы:
— Он серьезно болен. — несмотря на то, что мысленно я несколько раз повторила сказанные однокурсником слова, их смысл так и не долетел до меня.
— Чего? — переспрашиваю, поворачиваясь лицом к Ване и моля небеса, чтобы он просто по-идиотски пошутил, как делал это неоднократно до этого.
— Рак. Четвёртая стадия. Девяносто пять процентов летального исхода. — раздается сухой и безжизненный ответ.
— Это не смешно. — бормочу, облокачиваясь о стену. — Пожалуйста. — прикрываю глаза, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Лика! — до меня, будто сквозь ватные стены, доносится голос Вани. Соберись, Мещерякова, ты просто не имеешь права сейчас разыгрывать кисейную барышню! — Ты как? — обеспокоенно интересуется, подводя меня к одному из освободившихся кресел.
— Отвратительно. — потираю виски, обдумывая, что делать дальше. Однозначно, мне придётся вправить мозги одному невозможному человеку! — Где Олег? — сосредоточившись, спрашиваю. — Я его сегодня не видела.
— Дома. — отвечает Ваня. — Лик, врачи… — начинает парень, но я его безжалостно прерываю.
— Мне все равно, что говорят врачи! — цежу сквозь зубы и встаю с кресла. — Спасибо за информацию. — искренне благодарю Ваню и несусь к выходу, наплевав на оставшиеся несколько пар. К черту! Потом разберусь. Сейчас есть вещи гораздо, гораздо важнее.
Забегаю к Олегу в подъезд и усердно нажимаю на дверной звонок. Не захочет открывать дверь, все равно возьму измором! Пусть ещё раз посмотрит мне в глаза и скажет, что не любит. Скажет — спрошу ещё раз, ничего, небо не рухнет.
— Лика? — удивлённо выдыхает, открывая дверь и смотря на меня. Впервые смотрю на парня под другим углом: бледность, некоторая худоба — я замечала это на протяжении всего последнего месяца, но Олег уперто твердил, что на работе завал. Какой же он идиот! Сердце ухает как оголтелое, и теперь я совсем не знаю, что делать.
— Лика. — подтверждаю, так и не сумев разобраться, чего во мне сейчас больше: боли или озлобленности на жизнь. На смерть, что снова тянет костлявые холодные пальцы к тому, кого я люблю.
— Что ты здесь делаешь? — Олег хмурится и невозмутимо складывает руки на груди.
— Что. Я. Здесь. Делаю? — сглатываю тяжелый ком в горле, но чувствую, что уже не могу оставаться сильной и непоколебимой.
— Ты все знаешь? — практически стонет. Его взгляд неуловимо меняется, а мне хочется взвыть от тяжелой острой боли, резко пронзившей грудь насквозь.
— Знаю. — язык не поворачивается сказать ещё хоть слово.
— Прости. — в одно движение захватывает в свои убаюкивающиеся объятия и зарывается лицом в волосы. — Я не хотел, чтобы тебе было больно. — шепчет, целуя в мокрые щёки. — Я люблю тебя больше этой гребанной жизни. — сорвавшимся голосом произносит, не прекращая улыбаться. — Ты и есть моя жизнь, Лика. — утирает мою очередную слезу, но я замечаю, как по лицу Олега течет такая же, но гораздо более одинокая.
— Есть шанс? — все ещё истерично сжимая плечи парня, спрашиваю.
— Есть. — кивает. — Очень маленький, так что, можно сказать, что его практически нет. — невесело усмехается.
— Я хочу быть с тобой. — уперто бубню. — Пожалуйста. — вдыхаю до боли родной запах.
— Ты — лучшее, что случалось со мной. Помни, я всегда рядом. — шепчет, безжалостно вытаскивая из меня наружу все то, что накопилось за это ужасное время разлуки.»
Год. Прекрасный и одновременно самый тяжелый за последнее время. Мы были вместе практически постоянно. Говорят, когда ты знаешь, что человек ходит по канату между двух миров, легче принять то, что его вскоре не станет. Жестокая ложь. Я просто рассмеюсь в лицо тому, кто рискнет сказать мне это!
Он ушёл в больнице, куда меня даже не пустили, потому что юридически не положено. Ведь для них мы были никем друг другу. Похороны организовывал Ваня и мой брат, в то время как я пластом лежала на кровати и выла в подушки от безысходности и невозможности вернуть хоть немного времени вспять.
В день прощания я стояла, вцепившись в руку Нику, и принимала безумно глупое, циничное решение больше не привязываться ни к кому, чтобы не испытать всего, что уже довелось пережить за эту недолгую жизнь.
Бабушка, мама, папа, дедушка, теперь Олег. На тот момент мне было всего лишь двадцать два, но я уже успела потерять все, что у меня было. Всех.
Здесь, в Москве, у Олега были только я и Ваня. Он не любил говорить о своих отношениях с родителями, но по тому, что эти люди отказались приехать на похороны к своему сыну, можно понять многое.
Да, наверное, сейчас, спустя немногим больше, чем полгода, мне чуть легче. Но, боюсь, я ещё не скоро смогу полностью оправиться от своей личной трагедии и вдохнуть в собственную жизнь другое, новое значение.
Так, что-то я слишком разоткровенничалась. Где мои крылышки? Не могу сказать, что очень люблю готовить, но, скажу по секрету, если мы будем питаться тем, что сварганит Никита, долго мы не протянем. Поэтому в этой квартире готовка чаще всего остается за мной.
К пяти часам я вытаскиваю два ароматных подноса из духовки и оставляю курицу подсыхать. Дело сделано, можно и назад, в кроватку, продолжать смотреть прерванный фильм.
