А теперь вот из-за своей легкомысленности, что привела меня вчера в постель страстной девицы, я сидел в кабинете директора-отца и чувствовал себя провинившимся школьником, да и вид соответствовал: джинсы, футболка, кроссовки, лохматый. Даже расчесав пальцами свою шевелюру, я вряд ли стал выглядеть лучше.
Не юрист, а старшеклассник, если не первоклашка, что ждал наказание от предков за разбитое окно в учительской.
— Поздравляю, доигрался, — тяжело вздохнув, поерзал в кресле. Но самое обидное во всей этой истории, что в детстве, не считая той оплошности с казино в восьмом классе, я был чист и всегда делал все, чтоб предки мной гордились. Всегда и во всем первый, только бы они меня похвалили. Только вот и тогда, и сейчас похвала в мой адрес звучит редко. Зато высказывание за мельчайшие проколы, хоть из косяков на сегодняшний день была максимум неправильная парковка, штраф за которую я оплатил, не вымытая чашка в раковине на кухне дома, о чем предки знать не могут, ну и, пожалуй, то, что я съел вчера на обед пончик, чем испортил всю диету. А вот мое пробуждение в квартире незнакомой девицы сегодня — не прокол, а вот то, что я опоздал на важную встречу из-за этого — еще какой. Еще мой внешний вид. Нехорошо, очень нехорошо.
Чтоб не позориться, меня оставили в кабинете отца, а самого клиента увели подальше под предлогом выпить кофе, чтоб продолжить переговоры без бомжа в моем лице. Теперь я послушно ждал своего приговора от Николаева-старшего, пока тот раскланивался перед потенциальным клиентом.
Чтоб отвлечься от грустных мыслей о предстоящей казни, изучал дипломы и фотографии на стенах. Музей славы Николаевых, чтоб ему. Всегда ненавидел этот кабинет, и дело даже не в том, что, окидывая взглядом все это великолепие, создается впечатление, что у родителей только один сын, и это, между прочим, не я. Нет, скорее, просто я устал всем все доказывать.
Если подумать, конечно, у меня любящая, заботливая семья, ровно настолько, насколько это возможно в пятом поколении юристов. Ну, если совсем честно, везде и во всем сквозил такой цинизм, что нормальное общение воспринималось как подстава.
Если говорить «о любви» в семье, то тут все печально. Из «романтики», как бы это смешно ни звучало, у моих родителей свидания были на заседаниях суда, там же, между слушаньями, отец сделал матери предложение и чуть не родился мой брат. А если вспомнить еще более ранние события, так бабка с дедом и вовсе общались только в официальной манере последние пятнадцать лет брака. Развод, видишь ли, хлопотно, им и так хорошо, а фраза «пока смерть не разлучит» их устраивала больше. Так что никаких пирожков, рыбалки или что там еще устраивают для внуков бабушки и дедушки? Нет, законы, кодексы и вместо сказки конституционное право, от которого меня всю жизнь тянуло в сон.
Еще был, вернее, есть старший брат — гордость семьи, о чем, кстати, можно судить по всем фотографиям в отцовском кабинете да и дома, а также по всем разговорам и интервью. Сказать про меня? Боже упаси! Ну да, конечно, куда мне до великого, гениального Никиты, что в свои тридцать лет судья! И это не говоря об институте с отличием. А еще он гениальный, одаренный мальчик, которого все и всегда хвалили и которым всегда восхищались, всегда и во всем первый. Даже на должность судьи сдал экзамены с первого раза, обошел всех кандидатов. Чудо! Просто чудо! А самое немаловажное — женился на подающей надежду девушке, и у них уже двое детей, что радуют родителей, ибо уже изъявляют желание иди по семейным стопам.
Что во всем этом я? Правильно, я на этом фоне обычный неудачник. Институт худо-бедно закончил, хотя не скажу, что три четверки — это плохо, и то не из-за отсутствия знаний, а из-за принципиальности преподавателей.
Экзамены на адвоката? Сдал. Правда, с трудом, с третьей попытки, если не изменяет память, и не потому, что не хотел, а просто не видел смысла, кроме как оправдать ожидание семьи.
Своя ячейка общества? До сих пор не обзавелся.
Ну а то, что не стремился стать судьей или еще куда повыше забраться по карьерной лестнице, и вовсе разочарование для всей родни. Я Николаев, я должен. Ну а что я скажу на их «должен»? Мне скучно? Да мне не просто скучно, я от тоски умираю от этого! Будь моя воля, я бы и в судах не появлялся, а нацепить на себя мантию точно не позволю, только если в эротических играх, но и то, боюсь, что потеряю всякое желание от такой «игры».
Я тяжело вздохнул, тихо посмеиваясь над своими же мыслями. Да лучше я так скромненько, по бумажкам и договорам. Притом никто еще не жаловался на то, что я плохой адвокат, да и платят мне не за красивые глазки, а за мою помощь, и немало платят.
— Николай, — отец просто влетел в кабинет, отчего я неосознанно соскочил с места, на ходу проверяя, насколько безупречен мой вид, если это вообще возможно для джинсов и футболки.
— Доброе утро… па. Извини, — я постарался улыбнуться, понимая, что разочаровывать-то больше, чем есть, все равно некуда. Всю жизнь тянуться к вершинам, чтоб получить одобрение этого человека, но что бы я ни делал, это бесполезно. В его глазах я хуже брата по умолчанию, так что, может, нет смысла напрягаться?
— Садись, — мое «па» было воспринято скептически. Не принято, а в сочетании с моим опозданием и внешним видом лучше бы я молчал. Я сел, стараясь выглядеть непринужденно, а не ерзать как на иголках, опасаясь кары за свое поведение.
— Николай, надеюсь, ты осознаешь, в какое положение ты меня поставил? — меня смерили взглядом, который сразу говорил о том, что я совершил великое преступление, и как меня только молния не убила на месте.
— Извини, — выдавил из себя снова, понимая, что оправдываться нет смысла.
— Извини? Опаздываешь, врываешься в кабинет и выглядишь при этом как студент- голодранец. И после этого «извини»? — отец повысил голос, и я невольно сжался, опасаясь, что мне прилетит подзатыльник. В двадцать девять лет обидно получить нагоняй от отца.
— Тебе еще повезло, что наш клиент — человек с чувством юмора и сослался на утро понедельника и молодость, но если такое повторится еще раз!.. — Николай Никифорович повысил голос, и я окончательно почувствовал себя школьником.
— Не повторится, — заверил я свои кроссовки, не смея поднять глаз на отца.
— Буду надеяться, а теперь объясни, что же послужило причиной.
— Я проспал, — все так же глядя в пол, ответил я.
— Проспал, как замечательно и кто же причина сего «проспал»? Только не говори, что у тебя клопы, — отец указал на мою шею, и я невольно закрутился в поисках своего отражения. Что он имеет в виду? — Ну и как имя этой «проспал»? — настаивал предок, пока я изучал засос на своей шее, черт. И как вот это объяснять?
— Не знаю, — честно сознался, когда взгляд в спину стал невыносим. Взглядом, может, батя не убивает, но проклясть может запросто.
— Ну, конечно, как ожидаемо, — фыркнул отец, отчего мне стало обидно. Будто я тяну в кровать или куда за угол каждую юбку, даже не спросив ее имя. — И в кого только такой? — протянул родитель, но моего ответа явно не требовалось.
Этот монолог я слышал не в первый раз. И каждый раз обещал сам себе, что это последний. Но вот мне двадцать девять лет, а меня снова отчитывают, как младенца. А главное, я и чувствовал себя ребенком, что провинился, намочив штаны, хотя такого я себе, по рассказам матери, не позволял с самого освоения горшка.
— Ты все понял? — в завершение испросил отец, на что я только кивнул, понимая, что вряд ли было что-то новое, что я мог не понять.
— Угу, — пожал плечами, рассматривая один из дипломов на стене. За какие-то там заслуги непонятно перед кем.
— Не угукай мне тут, — рыкнул отец, ударяя кулаком по столу.
— Вас понял, ваша честь, — разозлился уже я, вставая с места, — разрешите идти?
— А ну, не поясничай, — еще больше вышел из себя старший Николаев, который терпеть не мог, когда переходили на официальный тон, вот и найди с этим человеком золотую середину в общении! — Все, свободен, сегодня можешь отдыхать, завтра чтоб не опаздывал. Клиенты ждать не любят. И скрой этот позор и подстригись ты уже, наконец!
