в бар вошла девушка с каким-то потерянным видом. Она оглядела зал так, словно никогда не бывала тут, и, заметив пустой угол в дальнем конце стойки, сразу же прошла туда.
Я смотрел на нее все время, пока она шла через бар. Смотрел так внимательно, что переполнил стакан и вода разлилась. Схватив полотенце, я начал вытирать ее. Когда я взглянул на свою мать, она смотрела на девушку. Потом перевела взгляд на меня. Потом опять на нее.
Черт. Последнее, что мне нужно – чтобы она начала сводить меня с клиенткой. Она и трезвой-то всегда пытается меня сватать, так что страшно представить, что она может устроить, когда выпьет. Надо убирать их отсюда.
Я принес им воды и протянул матери свою кредитку.
– Пойдите в «Стейкхауз Джейка» и пообедайте за мой счет. Идите пешком, как раз по дороге протрезвеете.
– Какой ты милый. – Она драматически прижала руки к груди и поглядела на отца. – Бенджи, какой мальчик у нас вырос. Пошли, отпразднуем это с его кредиткой.
– У нас отлично получилось, – согласился отец. – Надо было завести побольше детей.
– Да, все климакс, милый. Помнишь, как я целый год на тебя бросалась? – Мать подхватила свою сумку, и они взяли стаканы воды с собой.
– Раз уж он платит, закажем антрекоты, – бормотал отец.
Облегченно выдохнув, я вернулся за стойку. Девушка тихо сидела в уголке и что-то писала в блокноте. Романа за стойкой не было, и я решил, что никто не взял у нее заказ.
Я с радостью это исправлю.
– Что вам принести? – спросил я.
– Воды и диет-колы, пожалуйста. – Она не взглянула на меня, и я пошел выполнять заказ. Когда я вернулся с напитками, она продолжала писать в своем блокноте. Я попытался взглянуть, что она там пишет, но она закрыла блокнот и подняла взгляд. – Спаси… – Она сделала паузу посреди слова, которое, как я полагал, было попыткой сказать Спасибо. Пробормотав бо, она сунула в рот соломинку.
Она казалась взволнованной.
Мне хотелось поговорить с ней, спросить, как ее зовут и откуда она, но за годы владения этим баром я усвоил, что вопросы, заданные одиноким людям, часто приводят к разговорам, от которых потом не отделаешься.
Хотя большинство тех, кто приходил сюда, не привлекали моего внимания настолько, как эта девушка. Кивнув на ее два стакана, я спросил:
– Вы кого-то ждете?
Она подвинула оба стакана к себе.
– Нет. Просто хочу пить. – Отведя взгляд, она откинулась на спинку кресла, снова взяла блокнот и погрузилась в него.
Я понимаю намеки. Я ушел в дальний конец бара, чтобы оставить ее в покое.
Роман вернулся из кухни и мотнул в ее сторону головой.
– Кто это?
– Не знаю, но у нее обручальное кольцо, так что она не в твоем вкусе.
– Очень смешно.
Кенна
Скотти, милый.
Представляешь, они открыли бар в старом книжном. Вот такая фигня…
Интересно, что они сделали с тем диваном, на котором мы сидели по воскресеньям.
Клянусь, все это похоже на то, как если бы весь город был большой доской для игры в «Монополию», и теперь, когда ты умер, кто-то взял доску и смешал все карточки.
Все стало другим. Все кажется незнакомым. Последние пару часов я бродила по центру и смотрела. Я шла в продуктовый, а потом отвлеклась, увидев скамейку, на которой мы ели мороженое. Я села и какое-то время смотрела на прохожих.
В этом городе все кажутся такими беззаботными. Люди просто идут по улице, как будто в их мире все правильно, как будто они не могут в любой момент упасть с тротуара и оказаться на небесах. Они просто переходят из одного момента в другой и знать не знают о матерях, которые бродят вокруг, потеряв своих дочерей.
Наверное, мне не стоило идти в бар, особенно в первый же вечер по возвращении. Не то чтобы у меня проблемы с алкоголем, та ужасная ночь была исключением. Но последнее, чего я хочу, так это чтобы твои родители узнали, что я зашла в бар раньше, чем зашла к ним.
Но я-то думала, что там все еще книжный, а в книжных обычно продают кофе. И я так расстроилась, что зашла внутрь, потому что это был долгий день, я ехала сюда на автобусе, а потом на такси. И рассчитывала на большее количество кофеина, чем то, что есть в диетической коле.
Может, в этом баре и кофе есть. Я пока не спрашивала.
Может, мне не стоит тебе говорить, но я обещаю, что к концу письма станет понятно, зачем я это делаю – я однажды поцеловала охранника в тюрьме.
Нас застукали, и его перевели в другое место, и я переживала, что из-за нашего поцелуя у него возникли неприятности. Но он разговаривал со мной как с человеком, а не с номером, и хотя он мне даже не нравился, я знаю, что нравилась ему, так что, когда он поцеловал меня, я ответила ему. Таким способом я поблагодарила его. И, думаю, он это понял, и его это устраивало. Прошло уже два года с тех пор, как ты касался меня, так что, когда он прижал меня к стене и обхватил за талию, я думала, что почувствую что-то большее.
И я грустила из-за того, что не почувствовала.
Я говорю тебе все это потому, что у него был вкус кофе, но кофе лучше, чем тот, что давали в тюрьме заключенным. Это был дорогой кофе за восемь долларов из «Старбакса», с карамелью, взбитыми сливками и вишней. Вот почему я целовала его. Не потому, что мне нравился поцелуй, или он сам, или его руки на моей талии, но потому, что я так соскучилась по дорогому душистому кофе.
И по тебе. Я скучаю по дорогому кофе и по тебе.
С любовью,
Кенна.
– Вам долить? – спросил бармен. Его руки покрывали татуировки, уходящие вверх под рукава рубашки. А рубашку он надел темно-бордовую, такой цвет не часто увидишь в тюрьме.
Я как-то не задумывалась там об этом, но тюрьма была такой бесцветной и мутной, и ты начинаешь забывать, как могут выглядеть осенние деревья.
– А у вас есть кофе? – спросила я.
– Конечно. Сливки и сахар?
– А карамель у вас есть? И взбитые сливки?
Он закинул полотенце на плечо.
– Ну да. Соевые, снятые, миндальные или цельные?
– Цельные.
Бармен рассмеялся.
– Я пошутил. Это же бар – у меня есть кувшин кофе, заваренный четыре часа назад, и вы можете выбрать
