орёт незнакомец. — Телефон свой дай!
— Ну, облил и облил, переживу! — срываюсь дрожащим голосом. Ишь, какой совестливый нашёлся: другой бы даже не заметил, что проехал по луже, а этот вину искупить хочет! Только я гордая! И подачки мне не нужны!
— Простого «извините» было бы достаточно! — важно задираю нос.
Стараюсь не смотреть на паренька, вновь обратив всё своё внимание к экрану мобильного. Вот Катька Семенова хвастается новой юбкой, а вот милые котята, забавно пошатываясь, делают свои первые шаги. Уверена, стоит мажорчику понять, что я не держу на него зла, он сразу уедет!
— Придурочная! — внезапно раздаётся над ухом, и телефон мгновенно выскальзывает из рук.
Растерянно хлопаю глазами, наблюдая за тем, как напрочь обнаглевший здоровяк роется в моём мобильном, деловито тыча пальцами в экран. Ошарашенно открываю рот, чтобы возмутиться, но мой словарный запас совершенно точно не готов к столкновению с суровой реальностью.
— Ну чего смотришь, как на врага народа?! Один звонок — с тебя не убудет! — Молодой нахал по-свойски прижимает телефон к уху и, расплываясь в улыбке, адресованной явно не мне, отворачивается, а затем громко приветствует невидимого собеседника.
Хам! Мерзавец! Грубиян! А я — наивная идиотка, которая вечно судит людей по себе! Переминаюсь с ноги на ногу, не представляя, как правильно вести себя в подобной ситуации. Нет, мне не жаль мобильного, я всегда рада помочь, но разве этот баран заслужил, чтобы ему помогали?!
Ёжусь от несдержанных порывов ветра и продолжаю сверлить взглядом спину незнакомца. Высокий, накачанный, я бы даже сказала — мощный, он манерно стоит в двух шагах от меня и беспрерывно что-то объясняет некой «зайке», изредка называя ту котёнком. Вот здорово! Я тут продаю дрожжи, вся в грязи и без мобильного, а этот придурок сюсюкает с какой-то кралей!
Набираю в лёгкие побольше кислорода и сжимаю кулаки, намереваясь потребовать обратно телефон. Даже успеваю подойти к незнакомцу, но моя решимость моментально сходит на нет, сто́ит заметить нужный автобус, плавно подъезжающий к остановке. Пропустить ещё и его равносильно воспалению лёгких!
— Прости, не мог бы ты вернуть мобильный? — обращаюсь к парню, несмело тыча замершим пальцем в его спину. — Мой автобус.
— Погоди! — Красавчик отмахивается от меня, как от назойливой мухи, и продолжает трепаться.
— Не могу! Автобус уйдёт! Верни телефон!
— Две минуты! — резко обернувшись в мою сторону, рычит он сквозь зубы и, прикрывая ладонью динамик, буравит меня недобрым взглядом. — Не видишь, я разговариваю?!
— А у меня автобус, — еле слышно шевелю губами, теряясь в изумрудном сиянии глаз придурка, настолько ярком и нереальном, что невольно зависаю и даже не сразу соображаю, что очередной автобус уехал без меня.
Сжимаю губы в узкую полоску и на пятках разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Ещё не хватало, чтобы какой-то смазливый индюк стал свидетелем моих слёз! Равнодушно топаю по лужам, проклиная себя за то, что не послушалась отца, и покорно жду, пока избалованный мажор наговорится.
Проходит минута, вторая, третья…
— Ты чего вся скукожилась? Испугалась, что ли? — подобно грому басит нахал и, ехидно улыбаясь, возвращает мобильный.
— Кого?! Тебя?! Или твоего зверинца?! С кем ты там разговаривал — с кошками и зайцами? Сумасшедший! — ворчу, пряча телефон подальше от алчных глаз незнакомца: мало ли кому ещё решит позвонить этот громила.
— Подслушивать нехорошо, — ухмыляется подонок. — Мама разве не учила?
— Нет! — огрызаюсь в ответ и бреду к обочине: впереди ещё сорок минут холода и сырости.
— Садись, давай, подвезу! — снисходительно рявкает блондин и одной левой стягивает с моего плеча сумку. — Ты кирпичей туда наложила, что ли?
— Не твоё дело! И вообще, верни сумку! Что за привычка брать чужое без спроса?! — тянусь за своей поклажей, да только парень не обращает на меня внимания, запросто закидывая мои вещи к себе в багажник.
— Это был последний автобус. Следующий — только утром. Садись, давай!
Он открывает дверцу пассажирского сиденья и, поджав губы, ждёт. А я бы и рада отказаться, да боюсь, за ночь на остановке точно кони двину.
— Куда тебе? — небрежно интересуется молодой человек, отъезжая от обочины.
— В Жемчужное.
— Ты уверена? — Идиот даже не пытается скрыть насмешку в голосе и на мгновение окидывает меня презрительным взглядом. — Там пропускной режим.
— Знаю. Меня ждут.
— Горничной устроилась, что ли? — Навороченный салон заполняется лающим смехом парня.
— Почему сразу «горничной»?
— Ну, на девочку из эскорта ты, прости, не тянешь. — И снова этот уничижительный взгляд. — А местные — сумки на себе не таскают.
— Ясно… — Отворачиваюсь к окну и смотрю, как моя привычная жизнь на бешеной скорости безвозвратно уносится в прошлое.
— Ладно, расслабься, колючка. Нам по пути!
Расслабиться удаётся с трудом: слух режет электронная музыка, с нездоровым грохотом вылетающая из динамиков, да и манера езды незнакомца вынуждает постоянно хвататься за ручку над дверью, чтобы, того и гляди, не вылететь в лобовое. Руки бы оторвать тому, кто учил этого наглеца водить! Один плюс — скорость!
Уже минут через двадцать мы выруливаем к посту охраны на въезде в Жемчужное. Не успеваю набрать маму, чтобы нас пропустили, как шлагбаум сам начинает медленно подниматься, а парень нахально подмигивает и с важным видом заезжает на территорию.
— Дом номер восемь, — оставляю неуёмное самомнение блондина без внимания. Мне, и правда, не до него.
С долей щемящей грусти смотрю по сторонам, отмечая про себя, как сильно всё вокруг изменилось. Я помню «Жемчужное» обычным нагромождением крутых домов, где каждый житель, так или иначе, пытался переплюнуть соседа. Сейчас же это город в миниатюре, со своими аккуратными переулками, вычищенными до блеска мощёными дорожками, витиеватыми светильниками с мягким золотистым сиянием и яблонями, обрамляющими идеально ровную центральную улицу.
Кусаю губы, едва сдерживая улыбку. Я помню, как назло отчиму сбегала сюда, чтобы помочь рабочим посадить эти самые яблони, а когда возвращалась с перепачканными в земле руками и грязными коленками, пряталась от разгневанной матери по всему дому. Хотя нет, на чердак я всегда боялась заходить. Лучше мамина кислая мина и несколько часов нравоучений, чем мимолётный презрительный взгляд Савицкого, уже тогда напоминавший грозовое небо накануне бури. Интересно, Гера всё так же приезжает на лето?
— Восьмой? Точно? — с насмешкой в голосе переспрашивает незнакомец, а затем
