больших мешков для мусора и убираю весь хлам в гостиной. Поправляю сдвинутую со своего места мебель и с звонким равнодушием заваливаюсь в душ. Пару минут стою, упираясь руками в холодную стенку кабинки. Теплая вода ударяет по лицу, прикрытым векам.
Резко открываю их, гася воспоминания, и тут же принимаюсь натирать тело гелем для душа. Механические действия всегда помогают отгородиться от прошлого. Заметил, поэтому действую на автомате. Задерживаюсь на минуту из-за кроссовок. Шнурки никак не поддаются.
В этот момент входная дверь распахивается. Не нужно быть провидцем, чтобы понять, кто за мной прибыл.
- Иду я, - говорю, не поднимая головы.
Из подъезда буквально вываливаюсь. Всеми легкими втягиваю свежий воздух и прикрываю глаза. Есть в наступившей осени что-то притягательное. Кайфую, пока сигнал тачки не возвращает в реальность. Опускаю голову и врезаюсь взглядом на надпись, оставленную прямо на стене около входа в здание. Красный, черный, белый. Одного баллончика тогда не хватило.
Сглатываю противную слюну с привкусом кофе. Пару раз моргаю, чтобы сбить помутнение, которое моментально приводит к сжатию всех органов за ребрами.
Сиплый выдох.
Иду к тачке. Олег протягивает руку, не садясь за руль.
- Ключи, - голос робота.
Скриплю зубами, но лезу в карман. Протягиваю амбалу связку и намеренно роняю.
Никак не реагирует. Не положено.
Сажусь на пассажирское. Предок тут же выезжает со двора, а я в боковом зеркале слежу за Олегом, который мастится за руль моей девочки.
- Где мне в этот раз выступать в качестве обезьяны? – спрашиваю равнодушно, а Борис Власов указывает на ремень.
Пристегиваю и развожу руки в стороны с немым вопросом. Доволен?
Может, на задние лапки встать и прыгнуть через горящий круг?
- Веди себя достойно, сын, - умело ведет машину, осторожно сворачивая по знакомым улицам, что заставляет нахмуриться.
Движемся не по тому маршруту, который я держал в голове.
- Зачем мы к ней едем?
- Видимо, твоя мать еще надеется на то, что из тебя можно вылепить человека, - сухо бросает, не глядя на меня, - половина сентября пролетела, а ты пропадаешь. Телефон где?
- Не знаю, - пожимаю плечами, отворачиваясь к окну.
Сбоку слышится тяжелый вздох.
Не трогает от слова совсем.
Пялюсь на пролетающий пейзаж, пока машина не тормозит около двери, впечатавшейся в память, как едкое вещество. Сердце предательски подпрыгивает и усиленно стучит в груди.
- Я уже не надеюсь на возвращение в твою голову разума, - говорит отец, глуша мотор и открывая дверь, - но Верочка…
- Не называй ее так, - хриплю, сжимая кулаки, - не имеешь больше права.
- Твоя мать больна, Руслан, - спокойнее произносит предок, уставившись в лобовой стекло, - анализы показали ухудшение. От лечения она отказывается.
- И?
- Поговори с ней.
- А сам?
- Меня Верочка не слушает, а тебя слишком любит, чтобы отказать, - переводит на меня взгляд, в котором теплится мольба вместо привычного холода, - Руслан, - он отворачивается, а у меня руки немеют от слова «ухудшение», в ее случае оно плачевно, - пожалуйста, найди слова, которые вернут прежнюю Веру.
Евангелина
- Как твои коленки, Лин? – тётя Оля заботливо затрагивает моё плечо, когда ставит чашку горячего чая рядом с тарелкой с панкейками, политыми мёдом.
- Нормально, - вымучиваю из себя улыбку и приступаю к поглощению наивкуснейшего завтрака.
К тому, что мамина подруга усиленно меня балует, я уже привыкла, поэтому не могу представить другого утра. Одни сырники с бананом чего стоят. Слюной можно изойти лишь от аппетитного вида, а уж от вкуса и вовсе тронуться умом. Тётя Оля очень старается сделать мою жизнь максимально привычной, хотя я сомневаюсь в этой затее, но и обидеть ее не хочу.
- Как в школе? – она присаживается на стул напротив меня и заправляет за ухо темный локон, выбившийся из прически.
- Нормально, - отрешенно пожимаю плечами, стараясь не вспоминать о том, как закончился вчерашний учебный день.
Мой трусливый побег можно было на камеру снимать и отправлять в юмористическую программу. Жаль, что спрятать разбитые коленки не удалось. Тётя Оля увидела и заохала, а мне пришлось скрыть часть правды. Запнулась, мол, с кем не бывает.
- Третья неделя пошла, - она с полуулыбкой смотрит на меня, грея руки о кружку с горячим чаем, - неужели друзей не завела?
Да уж.. Есть у меня «друзья». С такими не соскучишься.
- Как-то не до них. Пытаюсь врубиться в программу.
Тётя открывает рот, но не озвучивает следующий вопрос, а их у нее много. Некоторое время мы завтракаем в тишине под мирное тиканье настенных часов. В кухне у тёти уютно. Небольшая площадь, на которой умещается кухонный гарнитур с мойкой, стол, стулья, холодильник, плита и вытяжка. Лаконичная трёшка на окраине города. До школы мне добираться далековато. На автобусе трястись минут двадцать пять, но я не жалуюсь. Конечно, я бы предпочла остаться в маленьком поселке городского типа, где мы раньше жили, только, увы, судьба распорядилась иначе.
- Папа звонил?
Отрицательно качаю головой, глядя на панкейк. Его часть проглатываю с трудом при упоминании отца. Мы не общались с того самого момента, как он посадил меня на автобус и отправил к тёть Оле.
- Ему тоже сейчас тяжело, Лина, - с тяжелым вздохом произносит тётя и поднимается, - позвонит обязательно.
Киваю в ответ и отодвигаю от себя тарелку. Аппетит пропадает так же внезапно, как и возник. Все мысли концентрируются на прошлом, которое давит на меня каждую ночь.
- Ты, - тёть Оля подходит ближе и приобнимает меня за плечи, - ни в чем не виновата, слышишь?
Слышу, но не воспринимаю. Я виновата. И эти события с моим участием уже никогда не исчезнут из памяти, как ни старайся. Я не удивлена тому, что после случившегося папа не хочет со мной разговаривать. Отсутствие бесед самое малое, что я заслужила.
- Все наладится, Лин, - с улыбкой произносит тёть Оля и целует меня в макушку, - доедай. Поедем вместе. Мне нужно в больницу к Артёмке заскочить.
Я стопорюсь. Кажется, все системы моего организма решают дружно отключиться. Пульс зашкаливает, и дыхание прерывается. Я тянусь к кружке, чтобы погасить жажду, опаляющую рот и гортань. Жадно пью, пока тётя собирается, продолжая говорить о маленьком Артёмке. Не помогает. Чтобы успокоиться, поднимаюсь и убираю со стола, за что
