нищеты поднялся до вершин материального благополучия. Одно это говорит, что за человеком он был.
Разумно даже то, что инструкции я получу спустя полгода. Первое время после смерти мужа я была полностью невменяема…
— Куда едем? — таксист вернул меня в реальность.
Я назвала адрес частной клиники.
— Заедем за цветами, — предупредила я. — Нужно навестить знакомого.
Антону мои цветы не нужны, но я взяла букет голубых гортензий. Не могу прийти к человеку в больницу с пустыми руками.
Хотела поговорить с лечащим врачом, но в простой одежде, с покрасневшим лицом и пыльными волосами меня не узнали, и предложили назначить прием через неделю. Стоило показать документы, все мигом переменилось. Администратор связалась с главврачом и через минуту я уже была в небольшом, со вкусом обставленном кабинете. Он больше напоминал офис. О том, что он принадлежит врачу, напоминали лишь сертификаты и дипломы на стенах.
— Состояние Волкова стабильно тяжелое, — врач посмотрел карту в ноутбуке, но думаю и так прекрасно знал состояние Антона. — Хуже ему не становится, но…
— И лучше тоже, — пробормотала я, опустив голову. — Он реагирует? На родных, на голос, хоть на что-то?
Букет гортензий лежал у меня на коленях.
— Нет, госпожа Кац. Будем надеяться на лучшее, шансы есть всегда.
Почему бы и нет, пока я плачу за палату?
А я вдруг дико, страстно захотела, чтобы Антон вышел из комы и рассказал, что случилось в клубе, о последних минутах мужа. Вот он, совсем рядом: ответ на все вопросы. Лежит за соседней стеной, подключенный к горе аппаратуры. Его мозг жив, только ни один вопрос мне не ответят.
— Хотите его увидеть? — а когда я кивнула, врач продолжил. — Идемте за мной.
Я не ошиблась с выбором цветов. Бледно-голубая гортензия подходила к холодной гамме больничного интерьера. Я шла по коридору за главврачом. Он отпер дверь со светонепроницаемым матовым стеклом, и мы попали в затемненный коридор. Всего две палаты и сестринский пост. Коридор охраняли двое амбалов в форме частной охранной фирмы.
— К нам влезли, — пояснил главврач. — Я распорядился усилить охрану. Это палата Волкова.
— Влезли? Ему что-то угрожало?
Врач покачал головой.
— Влезли не к нему, а в соседнюю палату. Три недели назад. Медсестра подняла шум. Просто мера предосторожности, госпожа Кац.
Он распахнул дверь, и я оторопела. Когда близко знаешь человека, а потом видишь его беспомощным на больничной койке, это шокирует. Крупный молодой мужчина, но из него словно вынули скелет. Антон лежал под простынкой, как неживой, глаза закрыты повязкой. Изо рта торчала трубка. Грудная клетка поднималась мерно и тяжело. Руки и грудь тоже опутаны проводами.
— Ожоги, черепно-мозговая травма, — начал перечислять врач. В ушах шумело то ли от насыщенного дня, то ли от жары… Или я не готова к этому зрелищу.
Антон служил в армии, был не робкого десятка. Сейчас он лишь напоминание о самом себе…
Я положила букет на прикроватный столик. Ненадолго присела, с болью рассматривая старого знакомого. На лице и руках бугристые красные рубцы — последствия ожогов.
— К нему кто-нибудь приходит?
— Мать.
— И все?
Хотя, о чем я. Его девушка умерла, для друзей считай погиб. Когда такое происходит, ты нужен только матери.
Но он хотя бы жив.
Если бы на его месте лежал Эмиль, мне бы этого хватило, правда.
Они два сапога пара, в группировке Эмиля Антон занимал второе место, был заместителем моего мужа. Они доверяли друг другу. Перед тем, как пойти туда — пили вместе, веселились. То был пир во время чумы. И вот один в могиле, другой при смерти. Что же вы натворили там оба?
— Могу я получить его выписку?
— Конечно, — несмотря на тон, врач удивился. Я безропотно платила полгода, не появляясь, и вдруг свалилась, как снег на голову.
Да, пришла в себя.
Я попрощалась с Антоном, получила выписку у девушек на ресепшен и поехала домой. Пора посмотреть, что Эмиль оставил в пакете.
Он сложный человек и ни о чем не рассказывал. Ни о проблемах со здоровьем, бизнесом, ни о своих планах. И это одна из причин по которой я еще жду. Недомолвки всегда смущают разум и порождают надежду. Белые пятна недосказанностей хочется заполнить хотя бы додумав.
Дома я засела на кухне, разорвала пакет и высыпала на стол все, что было внутри.
Я угадала — внутри были бумаги.
Надеясь, что найду среди них письмо или записку, я перебрала их, но были только финансовые документы. Я с досадой вздохнула и заставила себя вникнуть в суть: оказалось, у меня есть заграничные счета, о которых я не знала… Я прищурилась, когда поняла, откуда деньги. Перед смертью Эмиль начал распродавать имущество, выводить капиталы, обналичивать доли. Мой муж словно пытался собрать как можно больше денег, но не успел закончить.
У Эмиля есть особенность — он всегда голоден. И в сексе, и в деньгах: чем больше пробует, тем сильнее азарт, аппетит и желания. Когда он возглавил криминальную сторону города, наше благосостояние резко возросло. К бизнесу прибавились сеть заправок, завод, коммерческие площади в торговых центрах и много чего еще. За несколько недель до смерти Эмиль начал все распродавать.
Я вздохнула, щурясь на цифры.
Я не экономист, большие цифры меня пугают. Но даже я поняла, что он к чему-то готовился. К побегу? Он ничего не рассказывал… Как всегда.
Среди финансовых документов попалось несколько платежек с большими суммами. Просто переводы на счет, без пояснений за какие услуги. Но больше удивили три листа медицинских выписок.
Я уже видела их раньше и с болью покрутила в руках. В прошлом году у Эмиля возникли проблемы с сердцем, он начал лечение… Узнала я об этом случайно. Эмиль ненавидит слабость. Он никому даже под страхом смерти бы не признался, что сдает.
Понимаю, зачем Эмиль передал пакет — о счетах и деньгах я не знала. Но зачем остальное? Поразмыслив, я пришла к выводу, что это случайность. Помню его последние дни, все были на нервах, пакет он собирал в спешке. Скорее всего, выписки попали сюда случайно — он хранил их в сейфе, как и лекарства, чтобы никто не узнал, что с ним что-то не так. Думаю, выгреб то, что было, платежки и выписки прихватил случайно, запаял в пакет и отдал юристу.
Я вздохнула и собрала бумаги в стопку.
Деньги… Зачем мне деньги, если нет тебя? Я выходила по любви, а не по расчету. Я бессильно уронила руки, глядя в окно.
